Хайди

– Тем более полководец, как ты, должен вдвойне стыдиться так драпать с поля боя, – продолжал Дядя. – А как бы ты поступил, если бы твои козы разбежались одна сюда, другая туда и не хотели бы больше слушаться и делать так, как для них же лучше?

– Задал бы им трёпку, – со знанием дела ответил Петер.

– А если бы мальчишка повёл себя как строптивая коза и ему бы задали трёпку, что бы ты сказал на это?

– Ему по заслугам, – сказал тот.

– Верно, а теперь давай договоримся, козий полковник: если ты ещё раз проедешь на салазках мимо школы в то время, когда тебе полагается быть на уроке, то придёшь после этого ко мне и получишь то, что тебе за это полагается.

Тут Петер понял, о каком мальчишке, похожем на строптивую козу, шла речь. Он был поражён этой аналогией и испуганно глянул в угол, нет ли там того, что он в таких случаях применял к своим козам.

Но Дядя ободряюще сказал:

– А пока что садись-ка за стол и поешь с нами, а потом Хайди пойдёт с тобой. Вечером приведёшь её домой, тогда и поужинаешь с нами.

Такой неожиданный поворот дела крайне обрадовал Петера. Лицо его расползлось в улыбке удовольствия. Без малейшей строптивости он немедленно сел за стол рядом с Хайди. Но девочка уже поела, к тому же кусок не шёл ей в горло от радости, что можно будет наконец пойти к бабушке. Она подвинула Петеру свою тарелку, на которой ещё оставалась большая картофелина и поджаренный сыр, туда же и Дядя добавил еды, и в результате перед Петером высилась целая гора, но он не испытывал никакой робости перед взятием этой высоты. Хайди побежала к шкафу и достала своё пальто, подаренное Кларой. Одевшись, она терпеливо ждала, стоя рядом с Петером, и, как только он положил в рот последний кусок, сказала:

– Ну, пошли уже!

И они отправились. У Хайди накопилось много чего рассказать о Лебедушке с Медведушкой: в первые дни в новом хлеву те никак не хотели притрагиваться к еде, понурили головы и целый день не издавали ни звука. Она спросила дедушку, почему они так ведут себя. Тогда он сказал: они ведут себя так же, как сама она вела себя во Франкфурте, потому что им ещё ни разу в жизни не доводилось спускаться вниз с альма. И Хайди на это ответила:

– Тебе бы хоть раз изведать, каково это.

Они уже почти дошли до хижины, а Петер пока не произнёс ни словечка, и складывалось такое впечатление, что его занимала какая-то мысль, из-за которой он даже слушать не мог как следует, чего раньше за ним не замечалось. Перед самыми дверями Петер остановился и упрямо произнёс:

– Нет уж, лучше мне ходить в школу, чем получить от Дяди то, что он сказал.

Хайди была того же мнения и горячо поддержала Петера в его начинании.

В домике козопасов сидела одна мать, привычно латая ветхую одежду. Она сказала, что бабушка не встаёт с постели, потому что ей слишком холодно, да и вообще ей нездоровится. Это было Хайди внове: обычно бабушка сидела на своём месте в углу. Она сейчас же побежала к ней в каморку. Та лежала, укутавшись в серый платок, на своей узкой кровати с тонким одеялом.

– Слава Богу, вот спасибо-то! – сказала бабушка, едва заслышав вошедшую Хайди.

Всю осень она прожила со страхом в сердце, и этот страх всё ещё преследовал её, особенно когда Хайди долгое время не появлялась. Петер рассказывал, как приехал из Франкфурта чужой господин и всё время ходил с ними на пастбища и очень любил разговаривать с Хайди. И что ещё могла подумать бабушка, кроме того, что этот господин приехал для того, чтобы опять увезти Хайди. И хотя он потом уехал один, в ней то и дело поднимался страх, что явится какой-нибудь посланник из Франкфурта и снова заберёт ребёнка.

Хайди подскочила к постели больной и озабоченно спросила:

– Ты сильно болеешь, бабушка?

– Нет-нет, детка, – успокоила старуха, нежно поглаживая Хайди, – это от мороза кости разнылись.

– Значит, тебе сразу станет лучше, как только потеплеет? – настойчиво расспрашивала Хайди.

– Да-да, Бог даст, ещё и раньше, и я снова сяду за свою прялку. Думаю, уже сегодня я попробую, а завтра уже точно дело пойдёт, – сказала бабушка как можно убедительнее, заметив, как девочка испугалась.

Её слова успокоили Хайди, которой было очень боязно, ведь она ещё ни разу не заставала бабушку больной и лежащей в постели. Теперь она пригляделась к бабушке внимательней и заметила:

– Во Франкфурте набрасывают шаль, когда идут гулять. А ты думала, её надевают, когда ложатся спать, бабушка?

– Знаешь, Хайди, – ответила та, – я завернулась в эту шаль, чтобы не мёрзнуть. Я так довольна ею, одеяло-то тонковато.

– Но, бабушка, – снова начала Хайди, – у тебя и постель неправильная: изголовьем вниз, а должно быть наоборот.

– Я знаю, дитя моё, я сама это чувствую. – И бабушка стала искать на подушке, которая лежала у неё под головой плоско, как тонкая дощечка, место получше. – Видишь, эта подушка и раньше-то пышной не была, а после того, как я проспала на ней много лет, я её совсем отлежала.