Хайди

– Но потом он вдруг захотел получить своё добро для себя и стать самому себе хозяином и истребовал у отца своё имущество, ушёл с ним и всё спустил. И когда у него совсем ничего не осталось, пришлось ему пойти и наняться в работники к одному крестьянину, у которого был не такой ухоженный скот, как на полях его отца, а только свиньи. Их он и должен был пасти, и ходил он в лохмотьях, а питался жмыхом, которым кормили свиней, и то не досыта. И он стал вспоминать, как ему было у отца и каким неблагодарным сыном он оказался, и стал он плакать от раскаяния и от тоски по дому. И подумал: «Пойду к отцу, буду просить у него прощения и скажу, что недостоин называться его сыном, но чтоб дозволил мне быть у него хотя бы подёнщиком». И как он подходил к дому отца издалека, а отец увидел и выбежал ему навстречу… Как ты думаешь, дед? – перебила сама себя Хайди. – Как ты думаешь, отец был на него всё ещё зол и сказал ему: «Я же тебе говорил!»? А вот послушай, как всё было на самом деле: и отец его увидел, и стало ему жаль сына, и он бросился к нему, и обнял его, и поцеловал, а сын говорит ему: «Отец, я согрешил перед небом и перед тобой и больше недостоин называться твоим сыном». Но отец сказал своим работникам: «Принесите сюда лучшие одежды и оденьте его, и дайте ему кольцо на палец и обувь на ноги, и приведите упитанного тельца и заколите, давайте пировать и радоваться, ибо мой сын был мёртв – и снова ожил, и был он потерян – и снова нашёлся». И начали они веселиться… Ну разве это не красивая история, дед? – спросила Хайди, потому что тот сидел молча, а она-то ждала, что он будет удивляться и радоваться.

– Красивая, Хайди, история красивая, – сказал дедушка, но лицо его было таким серьёзным, что Хайди совсем притихла и разглядывала картинки. Потом подвинула книгу к дедушке и сказала:

– Смотри, как ему хорошо, – и показала пальцем на картинку, где возвратившийся стоял в свежей одежде подле отца и снова был его сыном.

Несколько часов спустя, когда Хайди давно спала, дедушка поднялся по лестнице на сеновал. Он поставил фонарь у постели Хайди так, чтобы свет падал на спящего ребёнка. Хайди спала, сложив ладони, потому что молиться она не забывала. Её порозовевшее лицо выражало покой и блаженство, которое, должно быть, о многом говорило дедушке, ибо он долго, долго стоял рядом не шевелясь и не сводя глаз со спящего ребёнка. Наконец он сложил ладони и вполголоса сказал, склонив голову:

– Отец, я грешен перед небом и перед тобой и больше недостоин называться твоим сыном. – И несколько крупных слезинок скатились по щекам старика.

На следующий день Дядя Альм стоял перед своей хижиной и светлыми глазами смотрел вокруг. Воскресное утро сверкало и сияло над горами и долиной. Из долины доносился звон колоколов, а наверху в ветвях елей распевали свои утренние песни птицы.

Дедушка вернулся в хижину.

– Хайди, – позвал он, подняв голову к сеновалу. – Солнце уже взошло! Принарядись, пойдём-ка сходим в церковь!

За Хайди дело не стало. Она быстро спрыгнула вниз в нарядном франкфуртском платье. Но, взглянув на деда, Хайди в удивлении остановилась:

– О, дед, таким я тебя ещё никогда не видела. Этот сюртук с серебряными пуговицами ты никогда не надевал. Какой ты красивый в воскресной одежде!

Старик с довольной улыбкой глянул на ребёнка и сказал:

– А ты – в своей. Ну, пошли.

Он взял Хайди за руку, и они стали спускаться с горы. Теперь уже со всех сторон звонили им навстречу колокола, всё громче и полнозвучнее. Хайди с восхищением слушала и наконец сказала:

– Слышишь, дед? Это как в большой-большой праздник.

Внизу в Деревушке уже все люди собрались в церкви и как раз начали петь, когда вошёл дедушка с Хайди и сел на самую последнюю скамью. Но посреди пения один сосед ткнул локтем другого и шепнул:

– Ты видел? Дядя Альм в церкви!

Тот толкнул локтем следующего, и так пошло дальше, и очень скоро зашептались со всех сторон:

– Дядя Альм! Дядя Альм!

Почти все женщины повернули головы, и большинство выбились из мелодии, так что кантору [3] стоило больших усилий удержать пение. Но, когда потом господин пастор начал читать свою проповедь, вся рассеянность прошла, потому что в его словах звучала такая сердечная хвала и благодарность Богу, что она передалась всем прихожанам и всех разом посетила великая радость.

Когда воскресная служба закончилась, Дядя Альм, держа ребёнка за руку, вышел из церкви и направился к дому пастора, и все, вышедшие вместе с ними и стоящие на площади перед церковью, смотрели ему вслед, и многие двинулись за ним, чтобы посмотреть, действительно ли он войдёт в дом пастора. Он вошёл, и люди в волнении стали обсуждать неслыханное: Дядя Альм появился в церкви – и с ожиданием поглядывать на дверь пасторского дома, каким же выйдет оттуда Дядя – то ли во вражде и гневе, то ли в мире с господином пастором, поскольку никто не знал, с чем старик спустился с гор и что ему, собственно, надо. Один говорил другому:

– Должно быть, не так всё плохо с Дядей Альмом, как всем казалось. Видно же, как заботливо он держит малышку за руку.

А другой говорил: