Хайди

И Хайди достала из своей корзинки булочки – и одну за другой, все двенадцать, выложила бабушке на колени.

– Ах, детка! Ах, детка! Какое благословение ты приносишь! – восклицала бабушка по мере того, как всё новые и новые булочки появлялись из корзинки. – Но самое большое благословение – ты сама, дитя моё! – И она снова запустила пальцы в кудри Хайди и гладила её горячие щёки, повторяя: – Скажи ещё словечко, детка, скажи ещё что-нибудь, чтобы я могла тебя слышать.

Хайди рассказала бабушке, какого страху натерпелась, опасаясь, что та умрёт, так и не дождавшись белых булочек, а Хайди больше никогда, никогда не сможет к ней прийти.

Тут в хижину вошла мать Петера и неподвижно застыла на пороге от удивления. Потом воскликнула:

– Да это же Хайди! Откуда?! Как это может быть?!

Хайди встала и протянула ей руку, а Бригитта никак не могла надивиться тому, как Хайди выглядит, и всё ходила вокруг ребёнка и повторяла:

– Бабушка, ты бы только видела, какая на Хайди курточка и какая она сама: её почти не узнать. А шляпка с пером на столе тоже твоя? Надень-ка её, я хочу посмотреть, какая ты в ней.

– Нет-нет, я не хочу, – заявила Хайди, – возьми её себе, мне она больше не нужна, у меня ещё прежняя цела.

Тут Хайди развернула свой красный узелок и извлекла оттуда свою старую соломенную шляпку, которая за время странствий добавила к своим старым заломам несколько новых. Но это не беспокоило Хайди; она ведь не забыла, как дедушка на прощание кричал вдогонку, что не хочет увидеть её когда-нибудь в шляпе с пером, поэтому Хайди и хранила так заботливо свою шляпку, ведь она всегда хотела вернуться к дедушке. Но Бригитта сказала, что Хайди не следует быть такой простушкой, ведь это же очень красивая шляпка, она не может взять её себе; разве что продать её дочке учителя в Деревушке и получить много денег, если сама она не хочет носить эту шляпку. Но Хайди оставалась при своём решении и тихонько положила шляпку в угол позади бабушки, где её не было видно. Потом Хайди быстренько стянула с себя свою красивую курточку, а поверх нижней кофточки, в которой она осталась с голыми по плечи руками, она повязала красный платок, после чего схватила руку бабушки и сказала:

– Ну а теперь мне пора к дедушке, но завтра я снова приду к тебе. Доброй ночи, бабушка.

– Да, приходи, Хайди, приходи завтра опять, – просила бабушка, обеими ладонями сжимая руку Хайди и не находя в себе сил её выпустить.

– А почему ты сняла свою красивую курточку? – спросила Бригитта.

– Потому что хочу пойти к дедушке так, а то он меня ещё не узнает, ты же меня еле узнала в ней.

Бригитта вышла вместе с Хайди за дверь и там сказала ей:

– В курточке ты могла бы и остаться, он бы тебя узнал. Но во всём прочем будь осторожна: Петерли говорит, что Дядя Альм сильно ожесточился и больше не говорит ни слова.

Хайди сказала «доброй ночи» и отправилась со своей корзинкой к себе на альм. Закатное солнце озаряло зелёные луга, и теперь стал виден и ледник на Чезаплане, который лучился издалека. Хайди приходилось часто останавливаться и оборачиваться, потому что высокие горы при восхождении оказывались у неё за спиной.

Тут на траву у ног Хайди упал розовый отсвет, и она обернулась: такого великолепия она не помнила и даже во сне никогда не видела – скалистые отроги Фалькниса пылали, вознося пламя к небу, далёкие снежные и ледниковые поля горели, и розово-красные облака тянулись вдаль; вся трава на альпийском лугу была позолочена солнцем, все скалы будто сверкали, вся долина до самого горизонта тонула в благоухании и позолоте. Хайди стояла посреди этого великолепия, и от радости и блаженства по щекам её катились слёзы, и она поневоле молитвенно сложила ладони, подняла лицо к небу и вслух благодарила Господа Бога за то, что Он вернул её домой и что всё-всё по-прежнему прекрасно и ещё гораздо прекраснее, чем она думала, и что всё это вновь принадлежит ей. И Хайди была так счастлива и так наполнена всем этим великолепием, что не находила достаточно слов, чтобы отблагодарить Бога.

Только когда закатный свет начал гаснуть, Хайди смогла продолжить путь. Теперь она бежала в гору так, что очень скоро увидела верхушки старых елей над крышей, шелестящих на ветру, а потом и саму крышу, и всю хижину, а на скамейке перед хижиной сидел дедушка и курил свою трубку. Тут Хайди припустила ещё быстрее, и не успел Дядя Альм заметить, кто это там бежит, как девочка уже бросилась к нему, выронив из рук корзинку, обняла старика и от волнения не могла ничего сказать, кроме восклицаний:

– Дед! Дед! Дед!

Дедушка тоже ничего не говорил. За долгие годы впервые глаза его снова увлажнились, и ему приходилось тереть их ладонью. Потом он расцепил руки Хайди у себя на шее, посадил её к себе на колено и мгновение разглядывал внучку.

– Так, ты вернулась, Хайди, – сказал он. – Как же так? Ничего барского я в тебе не примечаю. Они что, выгнали тебя?