Хаидэ

Остался один поворот лесенки. И тут на ее опущенную руку легла чужая рука — узкая и красивая, вся в кольцах серебра и слоновой кости. Девочка остановилась от неожиданности. И, выдернув руку, рванулась вверх, туда, где за нависающей скалой ее поджидали мужчины.

— Подожди-ка, — молодая женщина схватила ее подол, натягивая, — постой. Я только скажу, а ты послушай. И все.

— Пусти, — прошипела девочка, стараясь отцепить чужие пальцы от подола, и оглянулась в страхе, вдруг кто смотрит.

— Тут никого нет. А закричишь, накажут.

Женщина стащила ее с лестницы на узкую площадку, идущую вдоль стены. Подтолкнула за угол, чтоб не увидели сверху.

— Эй, где ты там? Еле плетешься! — грянул сверху мужской крик. И тогда, подхватывая полосатый подол, женщина ступила на лесенку сама и, подняв лицо, крикнула в ответ:

— Закрой рот, Ворсу. У девчонки поручение ко мне. Или ты хочешь, чтоб наказали и тебя?

Ругаясь, Ворсу затопал по деревянному настилу к стене и замолчал. А женщина спрыгнула и вернулась к своей пленнице. Толкнула ее дальше, к закрытому занавесью входу в жилую пещеру. И заведя внутрь, быстро осмотрела.

— Я — Онторо-Акса, лекарь и помощница жреца удовольствий. Как зовут? Сколько тебе дал Пастух, да продлятся его земные годы?

— М-макину-Тара. Матара. Три, — девочка всхлипнула, — три ночи.

— Не выдержишь, — Онторо-Акса нахмурила подведенные охрой изогнутые брови, — стой тут.

Она прошла к стене, выдвинула резной ящик и зачерпнула горсть белой летучей пыли.

— Снимай кангу. Быстро! А то расскажу Ворсу, уж он будет рад.

Матара, затравленно оглядываясь, потащила с узких плеч тонкую ткань. Сжала кангу в кулаке и замерла, пока женщина, пришлепывая, быстро натирала ее тело летучим порошком, от которого поднимался в воздух запах старого пепла. Девочка чихнула, когда он защекотал нос. Спросила тоненьким голосом:

— Это лекарство?

— Колдовство, — тихо засмеялась Онторо-Акса и отмахнулась от пролетающей тяжелой пчелы, — одевайся, давай застегну.

Глядя в лицо Матары блестящими глазами, прошептала:

— Сейчас пойдешь. Три ночи будешь видеть сны, отдельно от себя. Выдержишь. За тело не бойся, красивых портить навсегда не велено. Потом все поболит, а что было — знать не будешь. Иди.

Девочка повела плечами, чувствуя, как скользит кожа подмышками. Сказала неуверенно, будто с трудом вспоминая слово:

— Спа-сибо. Тебе.

— Не нужно мне твое спасибо. Заплатишь после, сама тебя найду, Матара-страдалица.

Снова поднимаясь, Матара чувствовала острый взгляд на своих лопатках. А потом лестница изогнулась и увела ее на самый верх, к широкой деревянной платформе, укрепленной перед огромным проломом во внешней стене.

— Добралась наконец, черепаха! — загремел Ворсу, хватая ее руку и она сжалась испуганно — вот сейчас принюхается и учует порошок. Но стражник, поводя налитыми кровью от постоянного пьянства глазами, тащил ее, болтая глупости, рыгал на ходу, воняя несвежим мясом и старым хмелем. У маленькой сторожки силком усадил на струганную лавку. И, приказав сидеть и ждать темноты, ушел внутрь, откуда сразу раздались взрывы хохота и дребезжание посуды. Солнце торчало почти в зените, чуть заметно клонясь к противоположному краю скального кольца. А через пролом с внешней стороны слышались глухие безнадежные стоны наказанных светом.

Матара сложила руки на коленях и закрыла глаза. Надо ждать. Наказание начнется на закате.

На два десятка ступеней ниже в глубине пещеры Онторо-Акса стояла перед металлическим зеркалом, внимательно рассматривая гладкое лицо и черные глаза, блестящие, будто ее укусил пустынный паук, впустив под кожу яд безумия. Насмотревшись, аккуратно уложила длинные, до колен волосы, убранные в двенадцать тугих кос, поправила полосатую кангу. Отходя от зеркала, прошла по всей пещере, расправляя ползущие по стенам вьюнки и трогая пальцами птичьи гнезда, слепленные из глины и песка. Подхватила приготовленную корзинку с едой и питьем.

Выйдя, задернула занавесь, и, повернувшись, крепче прижала корзину к боку. Медленно опустилась на колени, выгибая грудь и откидывая голову. Косички веером легли по плечам, падая на белые каменные плиты.

Жрец Удовольствий коснулся подставленного горла, потом правой груди. Опуская ухоженную руку, усмехнулся.

— Есть ли у тебя время, черная рабыня белых жрецов, на меня, твоего наставника? Может быть, пригласишь меня в свое одинокое жилище?

Женщина поднялась. Снова откинула плотную штору, сгибаясь в поклоне, указала рукой в глубину пещеры.

— Этот дом всегда твой, и никогда не мой, мой жрец, мой Наставник.

Жрец вошел, лениво оглядываясь, направился к полотняному креслу и сел, вытягивая ноги и оправляя на коленях вышитый подол.

Онторо-Акса задернула штору и опустилась на колени, касаясь лбом циновки, закончила:

— Всегда буду возносить хвалу тебе, за то, что дал мне новую жизнь, на благо матери-темноте.

Мужчина кивнул. Качнулись белые косы, ложась на грудь.

— Ты заслужила, гибкая тварь. Оказалась большим, чем красивое тело. Из мяса для мужчин стала искусной врачующей, и тьме не понравилось бы, если это не оценить. Ты полезна.