Кесарево сечение

– Ага! – закричал он жизнерадостно. – Кучкуетесь! Заговоры плетете! Меня подсиживаете! А вот я вас!..

Сюняев сделал ему ручкой и уткнулся в статью. Гиря продефилировал к столу и, став у него за плечом, тоже начал заглядывать в журнал.

– Нет, ты посмотри, что пишет! – зашипел Сюняев. – Тоже мне, гений выискался! Все дураки – один он умный!

– Где пишет? – Гиря склонился у него над плечом.

– А вот! – Сюняев ткнул пальцем в абзац. – Так трактует, что хоть беги…

– Ничего не вижу! Ну-ка слезь со стула…

– Еще чего! Я исполняю обязанности…

– Ага, ага… Тогда дай сюда журнальчик. Да дай же, вцепился, как клещ!.. Ты при исполнении – не имеешь права отвлекаться…

Какое-то время они делили журнал, потом Гиря победил, убежал к окну, упал в "крэсло" и затих.

– Тогда вслух читай, – воскликнул Сюняев в отчаянье. – Видели?.. Послал господь начальничка…

– Так это же Бодун! – вдруг сказал Гиря. – Это же он написал…

Первый раз в жизни я видел шефа таким ошарашенным. И, наверное, последний. Его взгляд выражал абсолютную беспомощность и даже обиду. Словно он только что понял, что вот этот роскошный новогодний подарок принес не дед мороз, а папа, потому что увидел бороду деда Мороза отдельно от деда Мороза, а папу в шубе деда Мороза

– А ты, вероятно, полагал, что это написал Достоевский? – желчно заметил Сюняев.

Но Гиря уже оправился от удара.

– Ладно, – сказал он. – "Смейся, паяц, над разбитой любовью"! Глумись над святыми чувствами. Юродствуй в храме моей души…

И уткнулся в журнал. Дочитав, он передал его Валерию Алексеевичу, тот еще раз проверил, не изменилось ли имя автора, убедился, что нет, и тоже начал дочитывать. Я открыл было рот, но Гиря меня остановил, приложив палец к губам.

– Они читают. Им мешать нельзя! – сказал он шепотом.

Наконец все утряслось. Все всё прочитали, всем всё стало понятно. Я полагал, что начнется обсуждение, но оно не началось. Потому что забурчал видеофон. Сюняев ответил и уже через минуту брызгая слюной внушал кому-то, что тот родился не вчера, что "в таких ситуациях следует не-мед-лен-но, ты меня слышишь?! немедленно"…

– Суровые будни, – пробормотал Гиря и поманил нас пальцем, указав на дверь.

Мы вышли в "предбанник", он поинтересовался, есть ли что-нибудь еще. Вася доложил про орбиты и координаты и в который раз запросил указаний. Гиря рассеянно посмотрев в угол, ответил, что с указаниями сейчас туго, но если сильно нужны, можно позже вторично обратиться к Сюняеву – он придет в себя и непременно что-то придумает. Хотя с его, Гири, точки зрения картина и без указаний достаточно прояснилась. То есть, можно, конечно, скрести по сусекам в поисках крупиц, но они эту картину уже существенно изменить не могут. Сейчас пора принимать какие-то решения и совершать какие-то конкретные действия, но какие именно, он, Гиря, не знает, а какие знал, уже предпринял. Он бы тоже с удовольствием получил указания, что ему делать дальше, и поинтересовался, нет ли у нас таковых? Хотя, разумеется, нет – откуда бы им взяться…

– Вот что, Глеб, – сказал он наконец. – Этот Бодун – он ведь где-то здесь ошивается. Шныряет везде, контактирует с подозрительными лицами. Я уже понял, какова его задача: он должен отслеживать реакцию нашего ведомства на все их художества. Я полагаю, у этой боевой бригады есть несколько сценариев поведения на случай, если ГУК вдруг начнет реагировать неадекватно. Так вот, Бодун припал к первоисточнику и ждет. Случись чего, он сообщит, а там уж разберутся, что к чему. Поэтому он должен быть здесь. Попробуйте-ка его, этого Бодуна, найти, и поговорить с ним начистоту. Неофициально. Расскажите, о чем мы тут догадываемся, чего недопоняли. И самое главное, сообщите мое личное мнение. Оно состоит в том, что я считаю ситуацию необратимой. То есть, если бы мы, почесались года полтора назад, тогда можно было бы развернуть кампанию по вылавливанию негодяев в отсеках, а сейчас – поздно. Обратите внимание, что я не даю никаких оценок их действий с морально-этических или каких-то иных позиций. Я просто констатирую, что пресечь их деятельность сейчас можно процентов на пять-десять. А шуму будет – на все Приземелье. Как минимум, деятельность ГУКа будет парализована года на полтора, а о политических последствиях и реакции общественности я даже и думать не хочу. То что происходило во времена "Межпланетной лиги" – просто семечки. Я – реалист. Поэтому я гарантирую, что с моей стороны никаких агрессивных действий не последует. А все мои последующие действия – не более чем акция прикрытия. Причем, я забочусь не о них – я, в данном случае, буду отстаивать интересы своего ведомства.

Мы с Васей переглянулись.

– Грубо говоря, Петр Янович, вот это да! – сказал я. Гиря в ответ только хмыкнул. – Но скажите, в какой степени то, что вы сказали, будет соответствовать действительности?

– Сто двадцать шесть и четыре десятых процента. Так и передай. От моего имени. И мои личные тому гарантии.

– Похоже, мы идем на контакт с нарушителями общественной безопасности, – бросил Вася небрежно. – А как же борьба?