Керченское сражение. От Крыма до Рима

Герцогиня была несколько обескуражена. Она до сих пор не знала истинной цены картин в галерее, ос­тавленной ей мужем. Она пыталась исправить свою оп­лошность и стала распространять слухи, что якобы пе­редала картины графу на сбережение, пока приводят в порядок ее особняк. Узнав об этом, граф показал дар­ственное письмо герцогини, и она прикусила язык. Вскоре выяснились и истинные намерения дюкесы в Петербурге. Она воспылала желанием обязательно получить звание статс-дамы при императрице. При­дворные особы пояснили дюкесе, что для такого поло­жения необходимо, по крайней мере, владеть какой-либо собственностью, недвижимостью в России. За чем дело стало? Прошло немного времени, и на имя герцо­гини Кингстон приобрели имение в Эстляндии с водоч­ным заводом.

Надо сказать, что за время пребывания дюкесы в Петербурге лишь один человек сторонился ее и за гла­за называл не иначе как графиня Бристольская, по зва­нию, соответствующему ее первому законному браку. Джеймс Харрис, английский посол, строго соблюдал решение суда. По-видимому, императрица была осве­домлена об этом, и когда узнала о замыслах дюкесы, ве­лела объявить ей, что звание статс-дамы никогда не присваиваются иностранкам…

С тех пор дюкеса потеряла интерес к пребыванию в Петербурге, тем более что ее возлюбленный полков­ник Гарновский вдруг женился на балерине… Близи­лась осень, и яхта дюкесы без прежнего внимания по­кинула Неву. Дюкеса отбыла несолоно хлебавши. Как она предполагала и рассчитывала, в России простаков не оказалось.

В Кронштадтскую гавань один за другим втягива­лись корабли, располагаясь на бочках, разоружались. Отвязывали паруса, спускали реи и стеньги, выгружа­ли пороховые заряды, готовились к зимней стоянке. Втянулся в гавань и «Георгий Победоносец» под коман­дой нового командира, капитан-лейтенанта Федора Ушакова. Когда гавань сковало льдом, поступило пред­писание Адмиралтейств-коллегий откомандировать его в Петербургскую корабельную команду.

С Волги поступило тревожное сообщение: между Тверью и Рыбинском затерло льдами большую партию корабельного леса. Весной верфи станут. И опять вице-адмирал Сенявин указал на Ушакова, только он выру­чит…

* * *

Две недели шел снег. Его мягкие хлопья сплошь по­крыли леса, холмы, перелески. Накануне Рождества ударил мороз, и на Московском тракте, где бойко сно­вали ямщики и шли частые обозы с товарами, уже на третий день установилась дорога. Ясным морозным ут­ром из Ярославля в сторону Москвы выехали крестьян­ские розвальни, с пристяжной. В них, на охапке сена, укрытый тулупом, полулежа дремал офицер. После то­го как проехали Карабиху, дорогу обступили припоро­шенные снегом стройные, величавые ели, гуськом вы­строившиеся у самой обочины.

Полной грудью втягивал обжигающий морозный воздух капитан-лейтенант Федор Ушаков, пребывая в прекрасном настроении. Вчера в такое же время он выехал из родной Бурнаковки в уездный городок Рома-ново, а ныне резвые кони уже мчали его к местам столь дорогим в далекие детские годы. Невольно перенесся он в Бурнаковку. Она осталась прежнею: тихой, с поко­сившимися черными избушками, занесенными по за­валинку снегом, одной собакой на все семь дворов и неказистым, бревенчатым особняком, называемым усадьбой, где он вдруг объявился.

Нежданному гостю обрадовались, затопили баньку. Потчевали чем Бог послал. Брат, Степан, то и дело оп­рокидывал стакан, отец пил в меру. Федор с аппетитом уплетал щи, хрустел квашеной капустой, хвалил раз-носолье грибное. Отдохнув, к вечеру загрустил. Скука. На дворе морозно, не разгуляешься… Внезапно на па­мять пришло то, о чем не раз вспоминал в море.

— Тятенька, надумал я в Переславль скатать, на Трубеж, где ты меня, несмышленыша, корабликами заманывал.

Отец задумался, почесал затылок.

— Далече, день пути. Одначе поезжай. Провет­ришься, когда еще случай выпадет. Бери розвальни, сенца постелем, пару тулупов. Возницу доброго сы­щем.

…Вспомнилось ему босоногое детство в кругу таких же, как он, крестьянских малолеток. Летом пропадали они на песчаном берегу Волги. Разогнавшись, сигали с крутого яра, там, где было поглубже. Изредка на про­тивоположном низменном берегу появлялась медленно бредущая вереница бурлаков. Снизу реки тянули бар­жи с разными товарами под монотонные звуки груст­ных песен. Еще реже видели они, как с верховьев спус­кался купеческий струг. Тогда долго бежали мальцы вслед за ним по берегу, чтобы подольше полюбоваться сказочными, трепетавшими, будто крылья, на ветру белыми парусами… Розвальни на поворотах крени­лись, слегка встряхивало…