Заслужена тобою кара свыше.
Сварливая жена, худая крыша,
Очаг дымящий — вот, мол, отчего
Мужья бегут из дома. Да его
Ему дай волю — хвост сейчас трубой.
А то бубнишь, что, лошадь покупая,
Иль платье у портного примеряя,
Иль выбирая сковороду, стол,
Всегда испробовать покупку можно
И надо с женами, мол, неотложно
Такой порядок — пробу — завести.
Паскудник старый, Господи прости!
Пред женихом все тайные изъяны?
Меня коришь, что будто заставляю
Хвалить мою красу, от лести тая,
Что вынужден глядеть ты мне в лицо,
И величать меня всегда «мадам»,
И денег не сорить по сторонам;
Меня же холить, пышно одевать
И честь мою так рьяно ограждать,
И даже горничную уважали.
Короче, — что не можешь ты так жить.
Ах ты, гнилой мешок проросшей ржи!
Чуть подмастерье Дженикин кудрявый
Лицо его и впрямь окаймлено)
Под вечер постучал ко мне в окно,
Чтоб проводить на праздник ежегодный,
Уж ты ревнуешь, увалень негодный.
Но вот скажи мне прямо: отчего
Ключи от сундука ты вдруг запрятал?
Что хорониться от жены так, зря-то?
Твое добро — оно ведь и мое.
Добро заветное. Небось не дура.
Хотя неволить трудно мне натуру, —
Но посидишь над полным сундуком
Без ласк моих, противный скопидом.
Обоих не получишь, так и знай.
Зачем за мной следишь ты и шпионишь?
В сундук меня, не думай, не загонишь.
Тебе б сказать: «Поди-ка развлекися,
И знаю, ты мне верная жена».
Такому мужу я была б верна.
Да постыдился б ты хотя народа:
Всем нравится хоть мнимая свобода.
Он в Альмагесте, средь других речей,
Такое изреченье приберег:
«Кто мудр поистине, тот пренебрег
Вопросом праздным — кто ж владычит миром,
И не завидуй радостям других,
Негодник немощный. Тебе ль моих
Постельных милостей недоставало?
Да разве я хоть разик отказала?
Из жадности соседей отлучит;
Сосед фонарь зажжет и уберется;
Что за беда, ведь свет-то остается.
Ты говоришь, что пышные уборы
И в подтвержденье этих глупых слов
Приводишь текст, и этот текст таков:
«Стыдом и скромностью горда жена.412
Убор простой должна носить она:
И золота да не вплетает в косы».
И самый текст, и толкованье глупы
И по сердцу лишь тем мужьям, что скупы.
Ты говоришь, что я, мол, словно кошка,
И никогда уж не покину дом.
Дурак! дурак! Не знаешь ты о том,
Что, коль бедова и красива Мурка
И коль ее мягка, пушиста шкурка,
Махнет хвостом, мяукнет и уйдет.
Спали тогда волос ее хоть горстку,
А все пушистой и блестящей шерсткой
Пойдет она по крышам красоваться,
Будь я наряднее, сквалыга старый,
И я бы хвастала своим товаром.
Седой глупец, забудь свои наказы,
Пусть сторожит сам Аргус413 сотнеглазый,
Как и тебя, сумею оплести
Любого сторожа, любого мужа.
Пусть сторожит, да не было бы хуже.
Любовь жены приравниваешь к аду:
И чем бушует жарче, тем сильней, —
Ничто пред похотью ужасной в ней;
И, как песок, она не держит воду;
Как червь, что точит твердую породу,415
Кто был женат, тому-де мысль ясна.
Три злых напасти в жизни нашей есть,
Ты говоришь, четвертой же не снесть.
Ты ненавистную жену посмел
Считать одной из трех земных напастей.
Как будто нету горшего несчастья,
Чем неповинная твоя жена,
Которая всегда терпеть должна».
Они казнились, что сболтнули спьяну.
Хоть все напраслина — всегда свидетель
Найдется, что страдает добродетель:
Племянница, иль Дженкин, иль соседки
Мужей я допекала небылицей
И, словно бешеная кобылица,
Лягалась, ржала и кусалась так,
Что всех отпугивала, а впросак
Без этого, наверное, тотчас
Меня б мужья в проделках уличали,
А так моих грехов не замечали.
«Кто первым хлеб сожнет, тот первым смелет».416
С налету я выигрывала бой,
Они же каялись передо мной
В таких грехах, которыми с рожденья
Не согрешили даже в помышленье.
А я его во плотских всех грехах,
В гульбе, в разврате гнусном упрекала.
И вот старик бывал польщен немало,
Воображая, что, любя, ревную
Когда ж я ночью покидала дом,
Чтоб позабавиться с своим дружком,
И приходила утром спозаранку,
Мужей я уверяла, что служанку
Что для того и мужа не бужу.
Эх, позабавилась я в жизни вволю!
У нас, у женщин, уж такая доля.
Мы слабы, правда, но Господь взамен