Кентерберийские рассказы

Как и подобает в подобных рассказах, все, и плуты, и глупцы, получили по заслугам. Старый плотник наказан за женитьбу на молоденькой девочке и за «бешеную ревность»; Абсолон — за назойливую претенциозность, а Николас — за самонадеянность и самоуверенность. Лишь одна Алисон избегла всякого наказания. Ученые много размышляли, почему «поэтическое правосудие» пощадило только ее одну. Скорее всего, правы те из них, кто ссылаются на выше цитированный портрет героини, где доминируют взятые из мира природы образы. Вспомним: Алисон — подобна дикой и грациозной ласке или (в другом месте) — необъезженной кобылице. А в мире животных, как известно, нравственные законы не имеют силы.

Стоит, однако, вспомнить, что читатели позднего Средневековья обычно соотносили образы животных с популярными тогда бестиариями, где животные наделялись определенными чертами характера: лиса — хитростью, заяц — трусостью и т.д. Как показали исследователи, у ласки таких черт не было. Но зато ей приписывали особый способ зачатия и рождения детенышей.1664 Согласно одной версии, ласка зачинала через уши и рождала детенышей через рот. Согласно другой, она зачинала через рот и рождала самцов через правое ухо, а самочек — через левое. Ясности здесь не было, и сама ласка в бестиариях была существом таинственным, немного неопределенным, привлекающим к себе внимание своим особенным женским естеством.

Нам представляется, что эта таинственность и неопределенность в «Рассказе Мельника» распространяется и на Алисон. Ведь недаром же в начале рассказа Мельник предупреждает, что не нужно испытывать «Господню тайну и тайник жены». В подлиннике эта фраза звучит следующим образом: Of Goddes pryvetee and of his wyf. Ho wyf значило не только жена, но и женщина. Так в «Общем Прологе» Чосер назвал свою самую знаменитую героиню — Женщину из Бата. Видимо, не случайно у Батской Ткачихи то же самое имя, что и у героини «Рассказа Мельника» — Алисон. Обе они своим таинственным женским естеством ломают традиционные представления о нравственности, в том числе и религиозные, и не подлежат «поэтическому правосудию», а тем более наказанию.

Но Мельник не советует испытывать и «Господню тайну». Значит ли это, как полагают некоторые критики, что божественный план бытия в этом рассказе, в отличие от «Рассказа Рыцаря», отсутствует вообще. Думается, что это не так. Ведь Чосер не раз ссылается на библейские события. Так, например, Николас, играя на лютне, поет благовещенское песнопение Angelus ad Virginem («Ангел вопияше Благодатной»). Мельник верит в повторение потопа, а Абсолон в своей серенаде пользуется образами, взятыми из «Песни Песней». Разумеется, все эти аллюзии пародийны. Но и в этой форме они отсылают читателей к божественному плану бытия. Действительно, Господни тайны скрыты от героев рассказа, и они, как бы следуя совету Мельника, не пытаются проникнуть в них или просто даже не задумываются над этим вопросом. Но существование этих тайн очевидно и для них самих, и для рассказчика. Иначе бы он не начал рассказ с предупреждения не пытаться проникнуть в них. Здесь, в отличие от «Рассказа Рыцаря», снова другой взгляд на судьбу и божественное Провидение, открывающий для читателей иные перспективы для раздумья. И это только начало игры.

Саму же игру продолжает Управляющий (Мажордом), который воспринял «Рассказ Мельника» как личный выпад в свой адрес. Вражду между Мельником и Управляющим легко объяснить их профессиональными отношениями — Управляющий должен был следить за тем, чтобы Мельник не жульничал, обманывая помещика, хотя он и сам, как мы помним из Общего Пролога, с большим успехом занимался тем же самым. Кроме того, Управляющий в прошлом был плотником, о чем прекрасно знал Мельник. Поэтому понятно, почему Управляющий хочет поспорить с Мельником его же оружием, рассказав свою историю мужлана-простолюдина, свой вариант cherles tale, т.е. с помощью того же фаблио, где на этот раз не плотник, но мельник предстанет в смешном свете.

«Рассказу Мажордома» предшествует Пролог, который принадлежит к небольшому числу так называемых «исповедальных» прологов книги, какими Чосер наделил Купца, Батскую Ткачиху и Продавца индульгенций. Во всех них эти персонажи открываются с новой для читателя стороны, дополняя портреты, данные в «Общем Прологе». Что касается Мажордома, то мы узнаем теперь, что он не только худ, вспыльчив и жуликоват, но еще и стар и слаб, а его физические силы на исходе. Однако жизненная мудрость, которую он сумел стяжать, — вовсе не духовного свойства. Она мрачна и безрадостна — жизнь он сравнивает с бочкой, в которой уже с момента рождения человека открыт кран, забирающий его силы: