Против испытания «тайников» жен и выступает Мажордом. Но Гарри Бейли вынужден сдаться и уступить неукротимому напору Мельника. Так столь важный для общего замысла книги поток жизни и ее воплощенная пьяным Мельником карнавальная стихия взрывают умозрительные схемы и привычную социальную иерархию, а перебранка Мельника и Мажордома подготавливает третью историю, которая последует за историей Мельника.
Сам Чосер, шутливо извиняясь за «непристойность» (harlotry) «Рассказа Мельника», называет этот рассказ историей мужлана-простолюдина (cherles tale) и предлагает читателю, которого может «покоробить скоромное», перевернуть страницу:
Указывающее на жанровое многообразие книги извинение автора явно несерьезно. «Рассказ Мельника» — один из самых лучших и художественно совершенных во всей коллекции, и пьяный мужлан никогда не смог бы сочинить ничего подобного.
Но — самое главное — с помощью такого извинения Чосер дает читателям понять, что он должен рассказать все истории, какими бы они ни были, не скрывая «низких истин». Иначе он исказит правду своего рассказа (falsen som of my mateere). Ведь в потоке жизни, который поэт высвечивает в «Кентерберийских рассказах», высокое часто переплетается с низким, серьезное со смешным, и Чосера как автора в равной мере интересуют оба эти полюса.
Такова природа движимого свыше потока жизни, а кому не нравится, может не читать — «я не виноват»!
Источник «Рассказа Мельника» точно не установлен. Как предполагают ученые, Чосер, скорее всего, опирался на некое потерянное сейчас французское фаблио. Однако некоторые сюжетные мотивы рассказа хорошо известны по ряду средневековых произведений, где они могли существовать самостоятельно или иногда сочетаться вместе. Это история человека, который боялся повторения всемирного потопа, а также истории о «направленном не туда» (misplaced) поцелуе и раскаленной кочерге. Кроме того, Чосер совершенно явно отталкивался от «Рассказа Рыцаря» и предвосхитил «Рассказ Мажордома», обыгрывая сходные сюжетные ситуации и даже отдельные фразы, что указывает на довольно позднюю дату создания рассказа, который, по всей видимости, был написан специально для задуманной поэтом книги о паломниках в Кентербери.
Во втором рассказе книги мы словно погружаемся в совсем другой мир. Здесь в отличие от «Рассказа Рыцаря» с его высокими идеалами рыцарства и куртуазной любви, господствуют законы уже не философской поэмы, но низкого жанра фаблио с его интересом к быту, вниманием к факту и физиологии, пристрастием к пародии и сатире и полным отсутствием дидактики и морализаторства. Хорошо известно, что авторов фаблио в человеческой жизни занимали не столько зло и добро, сколько людская хитрость и глупость. Тут все как бы перевернуто и смещено вниз, в мир телесного и чувственного, где смех с его клоунадой и шутовством ломает привычные нормы поведения, и для героев как будто бы нет ничего важнее, чем удовлетворить свои животные аппетиты. Смеховая культура, о которой в свое время писал М.М. Бахтин, целиком пропитала жанр фаблио, проникнув не только в городскую, но и в аристократическую среду, поскольку в замках увлекались этим жанром ничуть не меньше, чем в среде ремесленников и купцов, а, может быть, даже больше.1660
На чисто сюжетном уровне в «Рассказе Мельника» сохранена примерно та же расстановка сил, что и в «Рассказе Рыцаря». Два юноши влюблены в одну и ту же девушку, судьбой которой, по крайней мере, формально управляет третий человек. В поэме, как мы помним, этот расклад сил дублировался еще и в небесной сфере, где действовали покровители героев Венера, Марс и Диана, а исход спора решал Сатурн. В «Рассказе Мельника» все это из героической и небесной сферы перемещено в обыденный, заземленный план, а действие из далекого мифического прошлого перенесено в современный, хорошо знакомый первым читателям книги Оксфорд. Вместо «герцога» Тезея, двух несчастных рыцарей и недоступной героини читатели встречаются в «Рассказе Мельника» с пожилым плотником, его юной женой Алисон и двумя влюбленными в нее молодыми школярами Николасом и Абсалоном. Однако при всей точности некоторых деталей оксфордского быта все же не стоит искать здесь правдивого изображения нравов эпохи. На свой лад герои «Рассказа Мельника» не менее условны, чем персонажи «Рассказа Рыцаря». Только условность эта другая — она соответствует теперь традициям не высокого, а низкого жанра.