Кентерберийские рассказы

Пристав Церковного Суда (Summoner) не имел духовного сана, но занимал место мелкого должностного лица при церковных судах. Он должен был доставлять вызовы на судебные заседания. Но в эпоху Чосера он часто также играл еще и роль осведомителя при епископе или архидиаконе, которые вели эти заседания, сообщая, кого нужно или можно было предать суду. За такую информацию ему платили часть штрафа, взимаемого с ответчиков. Все это давало церковному приставу широкое поле для вымогательства, поскольку отлучению от церкви и штрафу можно было подвергнуть за самые разнообразные нарушения, как, например, неуплата десятины, богохульство, клевета, супружеская измена, ересь, подлог, колдовство и т.д. Как свидетельствуют архивы, ответчиками обычно становились бедняки, у которых не было средств откупиться.1635

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с Приставом, — это его пугающая маленьких детей внешность. Он, пожалуй, самый непривлекательный из всех паломников. У него ярко-красное лицо, покрытое прыщами, и распухшие веки, отслаивающиеся брови и жидкая бороденка. Совершенно очевидно, что он болен какой-то кожной болезнью, которая, по средневековым поверьям, свидетельствует о его неразборчивых сексуальных связях (скорее всего, это ранняя стадия проказы, но, может быть, как считают некоторые комментаторы, — это последствия сифилиса). Пристав любит острые блюда, вроде лука или чеснока, которые только усиливают его болезнь, и пьет крепкое вино, а напившись, выкрикивает латинские фразы, смысл которых плохо понимает. Он вспыльчив и похотлив, «как воробей». Внешнее уродство отражает и внутреннюю суть Пристава. Главный критерий его служебной деятельности — не справедливое правосудие, но деньги. За бутылку вина он позволит любому доброму молодцу сожительствовать с любовницей хоть целый год — он и сам втайне поступает так же. Он учит таких молодцев, как за мзду избежать отлучения от церкви, и держит в страхе всех девиц и юных дам в округе, чьи секреты ему хорошо известны.

Рядом с Приставом Церковного Суда едет его близкий друг Продавец Индульгенций (Pardoner), только что вернувшийся из Рима. После Женщины из Бата это самый известный персонаж книги, и, как и в ее случае, его характер полностью открывается в длинном прологе к его рассказу. Но и того, что сказано в «Общем Прологе», уже достаточно, чтобы составить о нем представление. Продавец «получил патент» на торговлю индульгенциями из ставшего в конце XIV в. скандально известным благодаря финансовым махинациям лондонского филиала ордена Святой Марии Ронсевальской. Сама торговля индульгенциями, т.е. особыми грамотами об отпущении грехов, выдававшимися католической церковью от имени римского папы, весьма широко распространилась в эпоху позднего Средневековья. Но и тогда уже в Англии слышалась громкая критика этой торговли. Особенно усердствовали многочисленные сатирики, а лолларды вообще требовали ее отмены.

В задачи торговца индульгенциями входила как их продажа, так и торговля мощами. Он также имел право проповедовать. Всем этим и занимается чосеровский Продавец Индульгенций. Судя по тому, что он поет в церкви во время евхаристического канона, а после проповедует, у него есть духовный сан, хотя мы не знаем, какой именно.

У читателя не остается никакого сомнения в том, что перед ним ловкий мошенник, равного которому нет во всей Англии. У него в запасе, помимо сумки, полной индульгенций, есть еще и «подлинная» вуаль Богородицы, и кусок паруса с корабля апостола Петра, и сосуд со свиными костями, которые он, дурача простых людей, выдает за мощи святых. Неудивительно, что за день этот «благородный священнослужитель» (noble ecclesiaste) зарабатывает больше денег, чем обычный священник за два месяца.

Его внешность, как и внешность Пристава, сразу же привлекает к себе внимание, хотя и по совсем другой причине. Его длинные редкие волосы льняного цвета по тогдашней моде неприбранными прядями свободно свисают до плеч; у него не растет борода, и ему не нужно бриться, а его высокий голос напоминает козлиное блеяние. Сам Чосер дает ему такую характеристику: «I trowe he were a gelding or a mare» (Я полагаю, что он был мерином или кобылой).

Комментаторы расшифровывают эту фразу следующим образом: я полагаю, что он был евнухом или гомосексуалистом.1636 Так кем же именно? Мнения критиков по этому поводу разделились. В конце XIX и начале XX в. было принято считать Продавца Индульгенций евнухом от рождения (eunuchus ex nativitate) и этим объяснять все особенности его поведения.1637 Согласно такому взгляду, Продавец Индульгенций как духовное лицо представляет собой тип духовного кастрата, лишенного добрых дел, неспособного никого привести в церковь, не имеющего органов, которые нужны для «рождения духовного потомства и духовного плодородия».1638