Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

– У этого ребенка золотое сердце, – сказал Эмлин, когда они пошли дальше, – и я не преувеличил, когда сказал, что она здесь лучший доктор. Мне кажется, бедные действительно считают ее феей. Разумеется, мы посылаем нашим больным прихожанам пищу и вино, но это не приносит им такой пользы, как кушанья, приготовленные маленькими ручками Лили. Не знаю, обратили ли вы внимание на корзинку, которую унесла старуха? Мисс Лили научила Уила Гоуэра делать прелестные корзиночки и кладет желе и другие лакомства в красивые фарфоровые баночки, а их ставит в корзинки, которые украшает лентами. Приятный внешний вид возбуждает аппетит у больных, и, право же, теперь девочку можно по праву называть феей. Но я желал бы, чтоб миссис Кэмерон больше заботилась о ее образовании. Она не может оставаться феей всю жизнь.

Кенелм вздохнул, но ничего не ответил. Эмлин перевел разговор на ученые темы. Таким образом они дошли до места, откуда открывался вид на город. Викарий остановился и указал на церковь, шпиль которой возвышался несколько левее. Два старых тиса осеняли кладбище, а немного дальше, в глубине сада, виднелся пасторский дом.

– Теперь вы будете знать дорогу, – сказал викарий. – Извините, если я вас покину. Мне нужно зайти в разные дома, между прочим и к бедному Хэйли, мужу той старухи, которую вы видели. Я каждый день читаю ему главу из Библии и все-таки думаю, что он верит в волшебные чары фей.

– Лучше верить слишком много, чем слишком мало, – сказал Кенелм, сворачивая в предместье.

Он провел полчаса у Уила, глядя на хорошенькие корзинки, которые Лили научила его делать. На обратном пути он заглянул на кладбище.

Церковь, построенная в тринадцатом столетии, была не велика, но, вероятно, достаточна для местной паствы, потому что при ней не видно было современных пристроек. В реставрации или ремонте она не нуждалась. Века только смягчили оттенки ее прочных стен, так же мало поврежденных разросшимися побегами плюща, настойчивые листья которого добирались до самой вершины стройной колокольни, как и гибкими розами, взбиравшимися не более как на фут по массивным контрфорсам. Кладбище было расположено необыкновенно живописно, укрытое с севера лесистыми холмами, оно спускалось к югу, к церковным пастбищам, по которым протекал ручеек. Пастбища эти были настолько близко, что в тихий день было слышно журчание ручейка.

Кенелм присел на древнюю плиту, наверное, на могиле какого-то важного лица, барельеф на которой стерся без следа.

Тишина и уединение этого места таили в себе очарование для созерцательного склада ума Кенелма, и он долго оставался тут, забыв о времени и почти не слыша колокола, который напоминал бы ему о протекших часах.

И вдруг тень женской фигуры упала на траву, на которой задумчиво покоился его взор. Кенелм вздрогнул, поднял глаза и увидел перед собой Лили, безмолвную и неподвижную. Образ ее до того наполнял его, что он почувствовал священный ужас, словно эти мысли вызвали ее появление. Она заговорила первая.

– Вы тоже здесь? – очень тихо, почти шепотом сказала она.

– Тоже? – повторил Кенелм, вставая. – Тоже! Неудивительно, что меня, чужого в этих местах, привлекло к себе самое старинное здание. Даже самый беззаботный путешественник, останавливающийся перед каким-либо отдаленным жилищем живых, отходит в сторону, чтобы взглянуть на то место, где покоятся мертвые. Но я поражен, что вас, мисс Мордонт, привлекло это же место.

– Это мой любимый уголок, – сказала Лили, – много часов сиживала я на этой плите. Как это ни странно, никто не знает, кто покоится под ней. «Путеводитель по Молсвичу», хотя и рассказывает историю церкви со времен того царствования, когда она была выстроена, только отваживается на догадку, что эта могила, самая пышная и самая старая на кладбище, принадлежит кому-то из рода Монфише, когда-то очень могущественного в графстве и угасшего в царствование Генриха Шестого. Но, – добавила Лили, – от фамилии Монфише не осталось ни одной буквы. Я разобрала больше всех других и даже специально изучила готическую азбуку, посмотрите!

Она указала на маленькое местечко, с которого был удален мох.

– Видите эти цифры, ведь это восемнадцать? Посмотрите опять, в строке над цифрами можно различить «Эли…» Должно быть, некая Элинор умерла восемнадцати лет…

– А мне кажется вероятнее считать, что цифры указывают год ее смерти, может быть, тысяча триста восемнадцатый, и, насколько я могу разбирать готические буквы – в этом мой отец искуснее меня, – мне кажется, что здесь «Ал», а не «Эл», и как будто между «л» и «и» была еще одна буква, которая теперь стерлась. Сама могила едва ли принадлежала могущественному роду. Его памятники, согласно обычаю, стояли бы в церкви, в собственной капелле.