Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

– Когда вы покороче узнаете Чарлза – моего мужа, вы убедитесь, что вся его жизнь более или менее праздник. Может быть, потому, что он свободен от того, в чем вы обвиняете себя, – он не ленив. Чарлз никогда не мечтает опять стать мальчиком, и трудная работа для него, в сущности, праздник. Он с наслаждением запирается в кабинете и читает, он с удовольствием гуляет с детьми, с радостью навешает больных, с любовью выполняет свои пасторские обязанности. Я не всегда рада за него и думаю, что ему следовало бы пользоваться в своей профессии тем почетом, который достается людям менее даровитым и менее ученым. Но он никогда не бывает недоволен. Открыть вам его тайну?

– Пожалуйста.

– Он благодарный человек. Вам тоже следует благодарить бога за многое, мистер Чиллингли. А к благодарности господу не примешивается ли сознание приносимой человеком пользы и такое ощущение полезной жизни, которое делает каждый день праздником?

Кенелм посмотрел на это спокойное лицо скромной жены пастора и удивился.

– Я вижу, сударыня, – сказал он, – что вы посвятили много времени изучению эстетической философии, распространяемой немецкими мыслителями, которых довольно трудно понять.

– Я, мистер Чиллингли? Да что вы! Нет! Но что вы подразумеваете под эстетической философией?

– Согласно эстетике, человек достигает высшей степени нравственного совершенства, когда труд и обязанность теряют всю жестокость усилий, когда они становятся побуждением и привычкой жизни; когда, как необходимые атрибуты прекрасного, они, подобно красоте, приносят удовольствие и, таким образом, как вы выразились, каждый день становятся праздником. Доктрина очень приятная, может быть, не такая возвышенная, как у стояков, но более пленительная. Но только очень немногие из нас могут на деле сливать наши заботы и труды с такой атмосферой безмятежности.

– Некоторые делают это, не имея никакого понятия об эстетике и не имея притязания быть стоиками; но это христиане.

– Конечно, есть такие христиане, но их редко встретишь. Возьмите христианский мир в целом. Он, по-видимому, включает в себя самые беспокойные народы на земле: народы, которые больше всех сетуют на тяжелый труд, громче всех жалуются, что обязанности, не доставляющие удовольствия, их тяготят. Здесь праздников необычайно мало, а нравственная атмосфера наименее ясна. Может быть, – добавил Кенелм с более серьезным выражением лица, – это вечное сознание тяжелых усилий, эта невозможность сочетать труд с непринужденностью или суровую обязанность – с тихим довольством, этот отказ одному вознестись в спокойные сферы, оставив своих братьев внизу, вознестись над тучами, омрачающими их день, осыпающими их градом, – все это делает полную треволнений жизнь христиан милее небу (и более приближает нас к постижению замысла неба, которое сделало землю обителью борьбы, а не местом покоя человека), чем жизнь брамина, вечно стремящегося отрешиться от христианских конфликтов между делом и желанием и предельно использовать эстетическую теорию, поощряющую человека к пребыванию в невозмутимом созерцании абсолютной красоты, какую только может извлечь человеческая мысль из идеи божественного добра?

Что собиралась сказать миссис Эмлин в ответ, остается неизвестным, так как беседа была прервана толпой прибежавших детей: им надоело играть, и они хотели попить чаю и посмотреть волшебный фонарь.

Глава XIII

Комната затемнена, и на стене натянута белая простыня. Детей усадили, они притихли. Кенелм устроился рядом с Лили.

Самые простыв вещи для нашего земного опыта – в то же время и самые таинственные. В произрастании травинки больше таинственности, чем в зеркале чародея или в действиях медиума на спиритическом сеансе. Многие из нас испытали влечение одного человеческого существа к другому, доставляющее такое восхитительное счастье, – сидеть спокойно и безмолвно друг возле друга, когда на миг утихают самые напряженные мысли в нашем уме, самые бурные желания в нашем сердце и мы чувствуем лишь невыразимое блаженство. Большинство из нас познало это. Но кто и когда остался доволен какими-либо метафизическими объяснениями, почему и отчего? Мы можем только сказать, что это – любовь, и любовь на той ранней стадии своей истории, которая еще не лишена романтической окраски. Но каким процессом этот другой человек выделен из всей вселенной, чтобы достигнуть такой власти над нами, – это проблема, которая, хотя многие пытались решить ее, разрешения еще не нашла.