Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

– Нет! Вы сердите меня! – Лили нетерпеливо топнула ножкой, как она уже сделала однажды в присутствии Кенелма. – Говорите прямо, я требую!

– Мисс Мордонт, извините, но я не смею сказать это вам, – ответил Кенелм, вставая с таким поклоном, какой отвешивают перед королевой, и подошел к миссис Брэфилд.

Лили сердито надула губы.

На стул, с которого встал Кенелм, сел сэр Томас.

Глава VIII

Настал час разъезда гостей. Один только сэр Томас остался ночевать. Мистер и миссис Эмлин уехали в своем экипаже. За миссис Кэмерон и Лили подъехала карета миссис Брэфилд.

– В такую ночь следует идти пешком, – нетерпеливо и не слишком вежливо сказала Лили, пошептавшись о чем-то с теткой.

Миссис Кэмерон, которая повиновалась всякой ее причуде, обратилась к миссис Брэфилд:

– Вы очень внимательны, но Лили предпочитает идти домой пешком. Дождя, кажется, уже не будет.

Кенелм пошел следом за теткой и племянницей и скоро догнал их у ручья.

– Чудесная ночь, мистер Чиллингли! – проговорила миссис Кэмерон.

– Настоящая английская ночь. В тех странах, где я побывал, нет ничего подобного. Но увы, в Англии летних ночей очень мало.

– Вы много путешествовали за границей?

– Нет, не много, и большей частью пешком.

Лили до сих пор не проронила ни слова и шла, опустив голову. Вдруг она подняла глаза и самым кротким, примирительным голосом произнесла:

– Итак, вы бывали за границей! – Потом с такой чопорной вежливостью, какой она еще ни разу не выказывала перед ним, добавила его имя: – мистер Чиллингли. – И уже менее официальным тоном продолжала: – Какие необъятные пространства представляешь себе, когда слышишь слова: «за границей»! Далеко от себя самой, далеко от обыденной жизни! Как я завидую вам! Вы бывали за границей, да ведь и Лев там был.

Тут она выпрямилась.

– Я хочу сказать – мой опекун, мистер Мелвилл.

– Да, я бывал за границей, но никогда не уходил далеко от себя самого. Старая поговорка говорит – все старые поговорки правдивы, а новые по большей части лживы – «Человек уносит на своих подошвах родную землю».

Тут тропинка суживалась. Миссис Камерон пошла вперед, Кенелм и Лили сзади; она, разумеется, по сухой дорожке, он по росистой траве.

– Вы идете по сырой траве в этой легкой обуви! – остановила она его и сошла с сухой тропинки.

Как ни просты были эти слова и даже смешны в устах хрупкой девушки, обращавшейся к такому здоровяку, как Кенелм, они осветили ему целый мир женственности, показали всю ту заповедную область, скрытую от ученого Эмлина, всю ту область, которую непонятным образом захватывает девушка, чтобы властвовать над ней, когда станет женой и матерью.

При этих простых словах и невольном порыве Кенелм остановился, словно в каком-то лабиринте грез. Он робко обернулся.

– Можете вы простить мне мою грубость? Я осмелился находить в вас недостатки.

– И вполне справедливо. Я обдумала все, что вы сказали, и почувствовала, что вы правы. Только я все-таки не понимаю, что вы подразумеваете под качеством смертных, которого фея не дала подмененному ребенку.

– Если я не осмелился сказать это тогда, я еще менее осмелюсь произнести теперь.

– Скажите!

Она больше не топала ножкой, глаза ее не сверкали, она не говорила с упрямством: «Я требую». «Скажите!» – было произнесено тихо, кротко, умоляюще.

Припертый к стене, Кенелм собрался с духом и, не решаясь взглянуть на Лили, отрывисто произнес:

– Качество, приятное и в мужчинах, но гораздо более важное в женщинах, особенно когда они похожи на фей: это качество самое простое – хороший характер.

Лили мгновенно отскочила от него и подошла к тетке, пройдя по мокрой траве.

Когда они дошли до садовой калитки, Кенелм хотел отворить ее, но Лили надменно прошла мимо.

– Я не приглашаю вас в такое позднее время, – сказала миссис Кэмерон. Это было бы просто лицемерной вежливостью.

Кенелм поклонился и собрался уходить, Лили отошла от тетки, приблизилась к нему и протянула руку.

– Я подумаю о ваших словах, мистер Чиллингли, с необычно величественным видом сообщила она. – Пока мне кажется, что вы неправы. У меня характер не дурной, но…

Она замолкла, потом с высокомерием, которое, не будь Лили так необыкновенно хороша собой, могло бы показаться грубостью, добавила:

– Во всяком случае, я вас прощаю.

Глава IX