Келе

Они вышли к своему излюбленному уголку в затишке; кругом сверкал снег, ярко сияло солнце, но тепла не было и в помине. Келе тотчас же поспешил взобраться на охапку сена, потому что холод обжигал его незакаленные тощие ноги.

— Правильно делаешь, Келе, — кивнул ослик, — потому я и люблю сено, что от него всегда тепло… Смотрите-ка, и Торо тут как тут, — поспешно перевел он разговор, видя, что Вахур собирается ему возразить.

И впрямь, откуда ни возьмись, на крайней яблоне оказался грач: он летел низко, над огородами, и ограда скрыла его приближение.

— Кар-р, — негромко заговорил грач, — кар-р… — и смолк, точно застеснялся, что не сумел скрыть терзающий его голод. Вслед за первым грачом прилетел еще один, потом еще и еще. Голодные птицы, грустно нахохлившись, сидели на деревьях. Утки и куры обступили разделочный стол, грачам же ничего не досталось.

Мишка только было собрался похвалить грачей за скромность и одновременно осудить за нерасторопность, как

двор огласился громким стрекотом — назойливым, хвастливым, наглым. По фронтону крыши, тряся хвостом, скакала сорока.

— В каждом доме меня чем-нибудь да угощают, — дерзко стрекотала она.

— А вот и воровка Теч пожаловала, — мотнул головой Мишка. — Растяпы Торо могли бы у нее поучиться.

— Пусть только сядет на землю, я ей покажу, — заворчала Вахур. — Нахалюга, врунья, воровка. Ее, видите ли, угощают…

— Угощают, в каждом доме угощают, — весело прыгала сорока. — В богатом доме больше дают, там, где победнее, — меньше перепадает, но нигде меня не обойдут… — Маленькие сорочьи глазки поблескивали лукаво.

Пал Бенце поднял голову на шум и, заметив сороку, пригрозил ей мясницким топором.

— Вот я тебе ужо задам, ежели ты гостей накличешь. У нас тут своих едоков хватает! — и прихватив увесистый кусок мяса, он направился в кухню.

Сорока будто только того и дожидалась. Наклонив голову, она в мгновение ока оглядела двор, прикинула расстояние до стола, где были разложены куски мяса, и покрупнее и помельче, затем вспорхнула и камнем спикировала на них.

Собака, вне себя от ярости, метнулась к ней, но опоздала — сорока знала свое дело. Пока Вахур домчалась до стола, она уже опять сидела на крыше и уписывала добычу.

— Кар-р… кар-р… — еще больше смутились грачи. — Подумать только, какая хр-рабрость!

— Ворюга, ворюга! — зашлась лаем собака и сгоряча разогнала даже кур и уток; задрав голову вверх, она принялась сердито поносить нахальную сороку.

Сорока отщипывала кусочек за кусочком от своей крупной поживы и весело трясла хвостом, дразня собаку.

— Напрасно ты так надрываешься, Вахур! Разве я не говорила, что меня в каждый дом зазывают…

— Воровка негодная!

— Стоит мне только поднять стрекот, как говорят: не иначе, гостя жди. Выходит, я и есть гость.

В этот момент из кухни вышел Пал Бенце; недосчитавшись куска мяса, он повернулся к Вахур.

— Мясо унесла воровка Теч, — собака преданно завиляла хвостом, но мясник, даром, что певец был отменный, собачьего разговора не понимал. Он в сердцах пнул Вахур в бок.

— Ах, ненасытная твоя утробушка, сколько сожрала и все тебе мало!

— Уй-ю-юй!.. — взвыла Вахур от несправедливой обиды. — Р-р-р-ав! — зарычала она на негодующего Пала Бенце, давая понять, что еще одно резкое движение, и она раздерет обидчику штаны, — наказание мало приятное, даже не в такой холод…

— Ах, ты еще и огрызаться?

— Чего ты обижаешь собаку, Пал? — вмешался Берти, привлеченный шумом.

— Мясо стащила, негодница!

— Да что ты, Пали, наша собака сроду не воровала.

— Ежели не она стащила, то, значит, нечистый дух, больше некому. Ведь вот тут оно лежало, мясо это! — не сдавался Пал Бенце и в сердцах стукнул по столу. — Я сам его сюда положил, на это самое место.

Берти погладил собаку по голове, и та заскулила, залаяла, подняв морду кверху и как бы указывая на крышу дома.

— Вон, вон она, гнусная воровка, — жаловалась Вахур.

Берти невольно вскинул голову.

— Ну-ка, Пали, ты только взгляни на крышу! Я сбегаю за ружьем, а ты сделай вид, будто не обращаешь на нее внимания: стоит ей только почуять, что о ней речь… — и Берти поспешно направился в дом.

Сорока знай себе щипала мясо, но тут вышел Берти с ружьем в руках, и весь двор сразу замер в настороженной тишине. Почуяв неладное, сорока перестала есть; глаза ее блеснули, одного беглого взгляда ей было достаточно, чтобы уловить все, что происходило во дворе.

Берти осторожно вскинул ружье, но сорока плавным движением перемахнула через крышу и скрылась за домом.

— Вишь, ружье заметила.

— Как-то не верится…

— Можешь мне поверить, я их сорочью породу знаю. Нацелься я в нее для близиру палкой какой или мотыгой, она бы и глазом не моргнула… Ты, Пали, лука не жалей да и перца побольше положи в начинку, мы любим, чтобы колбаса поострее была, — распорядился Берти и пошел в кухню, откуда каждый раз, как открывали дверь, вырывались облака пара и аппетитнейший дух.

Вахур проводила Берти до самой двери, затем глухо рыча прошла мимо Пала Бенце, который хотел ее погладить, но собака не заметила протянутой к ней руки. По дороге она облаяла уток, а потом плюхнулась на сено рядом с Келе.

— Вы видели?