Кейптаун, которого нет

С тех пор мы виделись почти каждый день. Ранним вечером я спускалась в лазурную бухту, ласково чесала за ушами ленивых кошек, пила холодное кокосовое молоко. Часами мы сидели на пирсе или в лодке, говорили или подолгу молчали. Почти всегда в руках у Солея звенела струнами шамболина.

– Ты умеешь петь? – однажды спросила я.

– Немного, – он хитро прищурил солнечные глаза. – А ты?

– Ни капельки. Иногда кажется, я могла бы делать это назло врагам, чтобы изводить их своими воплями.

– Неужели все так плохо?

– Не стоит проверять, – зачерпнув морской воды, я кивнула. – Лучше ты спой для меня.

Солей не заставил себя упрашивать. Погладив немного тонкие струны и вспомнив мелодию, он негромко запел. И хотя я не разобрала ни одного знакомого слова, песня тронула до глубины души.

Голос Солея перестал быть обычным звуком. Он жил сам по себе, вплетаясь в музыку, рисуя на воде видения и образы. Так что я понимала каждую строчку, несмотря на чужой язык. Безупречный тембр, безукоризненная чистота… Так в моих снах звучал когда-то Кейптаун…

Солей замолчал, позволяя последним тихим аккордам сорваться с кончиков пальцев.

– Где ты научился так петь?

– В гареме, – с ухмылкой ответил он.

– Хватит уже! – я толкнула его в плечо.

– Это правда. Конечно, петь я умел всегда, но больше всего упражнялся именно там.

– Что еще ты совершенствовал? – я надкусила сочный мягкий персик.

– Искусство вести беседы, есть, танцевать, любить… – он тоже принялся за спелые фрукты.

– Как ты туда попал?

– По собственной воле. Мне казалось, мир станет богаче, если получить тайные знания.

И, видя недоумение на моем лице, он пояснил:

– Там, откуда я родом, даже читать умеют не все. А уж разбираться в столовом этикете и подавно.

– То-то я смотрю, на твоей лодке все так изысканно, – хихикнула я.

– Верно, – он задумчиво поглядел на золотистый солнечный полукруг, погружающийся в море. – За два года, проведенных в гареме, я выучил множество бесполезных законов и правил, научился готовить восхитительные напитки, рисовать, танцевать, ездить верхом, но мой мир не стал красочней. Глупо отрицать, что умение читать дает многое, но я понял: люди получают сакральные знания лишь для того, чтобы возвести стены повыше, сервировать стол и просиживать за ним неделями, набивая брюхо изысканными яствами, пьянея от лени и вина. А когда однажды они состарятся, то станут вспоминать, как славно проходила их жизнь, сколько секретов было открыто, как много путей простиралось перед ними, да так и осталось дорогами в никуда.

– И ты ушел из гарема, когда открыл правду?

Солей кивнул:

– Нарочитая, искусственная красота не всегда делает мир лучше. Стоит забыть о ней, и ты станешь свободным. Мне хотелось увидеть то, о чем я читал, ощутить кожей ветер легендарных штормовых мысов, готовить на огне морскую рыбу, построить дом из бамбука.

– Он, кстати, мог бы быть и прочнее… – я в шутку постучала пальцами по деревянному борту лодки.

– Эй! – Солей отобрал у меня последний персик.

– Я тоже думаю, что ценность красоты в глазах замечающего ее, – поспешила исправиться я. – Но ты говорил о любви…

– А что с ней? – глаза его блеснули.

– Сложно учиться любить кого-то?

– Нет, – бесстрастно ответил Солей. – Главное, не воспринимать это чересчур серьезно.

– Ах вот как! – я вскочила с пирса и толкнула его в воду.

– За что? – отплевываясь от соленых волн, он попытался выбраться.

– За то, что ведешь себя, как обитатель гарема!

Леопарды с интересом наблюдали за своим хозяином, который взобрался на пирс полностью мокрым.

– Харише, с тобой случилась несчастная любовь? – он вытер лицо куском ткани.

– Нет, – я устроилась на корме, обиженно отвернувшись от него. – Просто я считаю, что к любви нельзя относиться так беспечно.

– Почему?

Он попытался высушить волосы.

– Потому, что можно ранить чувства других.

– В гареме? – мои слова явно позабавили Солея и, закончив вытираться, он присел рядом. – Послушай, Харише, я ничего не знаю о великой любви. В основном, мне доводилось сталкиваться с чуть более приземленным и плотским чувством. И вполне понятно, почему я отношусь к нему философски.

Он отхлебнул лимонной воды из глиняного кувшина.

– Мне всегда думалось: если ты оказываешься с кем-то рядом на час или ночь, лучше говорить правду. Не плести чушь о предназначенной небесами встрече, но попытаться хотя бы на мгновение сделать чью-то жизнь ярче.

– Значит, ты просто никогда не испытывал любви.

– Может быть… – согласился он.

Не знаю, что так сильно расстроило меня в словах Солея, ведь, по сути, он был прав. Когда живешь в гареме, не стоит обманываться на счет чувств других. И тем более считать каждую ночь, проведенную вместе с незнакомцем, началом вечной любви. Но неужели, встретив однажды того самого человека, и ему нужно твердить о легкости расставаний, не обещая взамен ничего, кроме пары скоротечных сладких мгновений?

– Я не хочу опровергать твою теорию о людях, предназначенных друг другу, – тихо сказал он.

– Тебе это и не удастся, – я улеглась на дно лодки.

– Хорошо, – Солей устроился рядом. – Я верю в то, что видел. Но, возможно, ты видела больше меня…