Каждый отвечает за всех

– И самое удивительное, – продолжал Игорь Петрович, – заключается в том, что пока мы не видели песчинок, мы не могли подняться над землей, макро- и микромир взаимозависимы. Чем глубже мы в одном, тем выше оказываемся в другом – парадоксально! А между тем это закон, и его можно распространить дальше – на общество, например, на человека. А? Как вы считаете?

Страшнов закурил, выдохнул круглое колечко дыма. Лет тридцать назад он вещал не хуже Игоря Петровича, захлебывался общеизвестными идеями. И тоже умел работать.

– Я вижу, вы хотите пересесть на любимого конька, – сказал Страшнов. – Не старайтесь. Похожи мы на машины, похожи. Из меня вот дым кольцами, как из выхлопной трубы, у вас глаза будто фары за этими стеклами. И газеты у нас одни и те же, и столовая, и квартиры одинаковы, и работа...

Игорь Петрович сморщил лоб и заглянул Страшнову в лицо: иронизирует, сердится? Посмотрел прямо в глаза. И когда в черных зрачках, в зеркальном свете их увидел свое отражение, тихо засмеялся.

– Ну что? – спросил Страшнов дружески.

– Н-ничего, – сказал Игорь Петрович. – Просто так, посмотрел.

Нелепый ответ, глупейший, но иначе он не мог сказать. Произошло что-то непонятное: посмотрел и будто нажал на выключатель – щелчок, мгновенный контакт, и ощущение света, простора, легкости. А ведь они полгода вместе работают, и никогда этого не было. Странно. И сейчас могло не быть. Очень часто случается: человек рядом, а контакта нет. Почему?

Игорь Петрович смущенно объяснил свое состояние, и удивительное дело: едва он спросил, ощущение близости исчезло, Страшнов как-то потускнел, заскучал и, поднявшись, отошел курить к форточке.

– А я считал это самым важным, – сказал Страшнов от окна. – Я думал, что вот после трудной работы люди поглядят друг другу в глаза и увидят там себя. Понимаете, себя друг в друге?! А вы спрашиваете о каких-то контактах.

– Я хотел уточнить, – оправдывался Игорь Петрович. – Это очень сложное и тонкое явление, и мне хотелось узнать точно, выяснить как-то, вскрыть, препарировать, что ли...

– Вскрыть, препарировать... – Страшнов грустно улыбнулся. – Что ж, трупы мы и вскрываем и препарируем. Но ведь трупы, Игорь Петрович!

– Извините, я об этом как-то не подумал. Об этом серьезно надо подумать.

– Да, можно и подумать, – сказал Страшнов. – О многом надо подумать.

XII

Таню они узнали не сразу. В темном засаленном комбинезоне и облупившихся босоножках, она вошла стремительно и внесла с собой запах машинного масла и металла.

– Доброе утро, – обронила она на ходу, озабоченно глядя на Сергея. – Что это ты придумал? Ты с ума сошел, да? – Она выхватила из кармана смятую бумажку и бросила ему на кровать. На бумажке остались темные следы пальцев.

– Так получилось, – пробормотал Сергей, не глядя на нее. – Я люблю Лиду, нашу сестру, можешь считать себя свободной.

– Он любит! – Таня нервно засмеялась. – Зачем ты лжешь?

– Так вышло, – мямлил Сергей, не подымая глаз.

– Да ничего не вышло, зачем ты врешь?

Сергей поднял голову и растерянно поглядел на Демина, потом на Ганечку.

– Не врет, – поддержал его Ганечка неуверенно. – Лида ходит за ним, лечит. Девятый месяц...

– И вы туда же? Да как вы смеете! – Она резко обернулась, и Демин увидел строгое лицо рассерженной женщины. – Вы тут с ума сошли от безделья, вы ничего не знаете, а лезете, куда вас не просят!

В проеме открытой двери встал Страшнов, привлеченный криком.

– Вас кто пропустил? – строго спросил он. – В грязной одежде, без халата...

– Я прямо с ночной смены, Лида пропустила, сестра. Вы только посмотрите, что он написал, вы только посмотрите! – Она схватила бумажку и сунула озадаченному Страшнову. – И надо же было додуматься после всего!

Растерянный Сергей глядел на нее, как блаженный, и в глазах его стояли слезы.

– А почему со смены? – недоумевал Страшнов. – Вы же это самое... – он поводил рукой с воображаемым смычком, – музыка, концерты...

– На сборке я, – сказала Таня. – Коробку скоростей собираю. Вот дурак так дурак! И надо же быть таким дураком! Полгода я на заводе, руки отмачиваю, на маникюр и духи ползарплаты извожу, чтобы он не узнал, спокойным был, а он – «не хочу тебя связывать, я нашел свое счастье». Ничего ты не нашел, глупый ты человек!

Демин поглядел на ее грязные ладони и вспомнил крепкое пожатие, когда они знакомились, ощущение шероховатой, жесткой кожи. Ногти тогда были яркими, только накрашенными, а сейчас они не накрашены, и запах был парфюмерный, а не этот вот знакомый рабочий запах, и о концерте в филармонии она рассказывала как-то поспешно, смущаясь, – наверно, боялась проговориться об этих своих коробках скоростей. И не скоростей вовсе, так не говорят уже давно, говорят: коробки передач.

– Дела-а, – сокрушенно вздохнул в своем углу Ганечка. – Надо же так, вот дьявол, и надо же так! А мы думали...

Сергей, онемевший от счастья, сидел, привалясь голой спиной к кровати, и не вытирал слез.

– А как же музыка? – спросил Страшнов, возвращая Тане записку.