Каждый отвечает за всех

– На стене висит, – сказала Таня. – Как сюда отвезли этого дурня, так с тех пор и висит. Не могу же я и работать, и сюда бегать, и на музыку! Ведь надо что-то одно, если по-настоящему.

– Правильно, – сказал Страшнов. – Если по-настоящему, надо что-то одно, это правильно.

На военный аэродром не возьмут, подумал Демин, и вообще в армии не оставят. Гражданская авиация тоже станет сверхзвуковой, и его примут только в аэродромное обслуживание, но это все равно что из скрипача сделать барабанщика, и барабанщика не в большом оркестре, а ротного – тра-та, тра-та-там!

– Без халата нельзя, – сказал Страшнов. – Как вас только пропустили, не понимаю!

– Я Лиду попросила, я записку ей показала, и она пропустила.

– А я вот выговор ей дам, и пусть попробует тогда... Идемте. – Он взял Таню за рукав. – Никто порядка не соблюдает, никто. Идемте.

Страшнов рокотал добродушно, удовлетворенно.

У Сергея наконец развязался язык:

– Оставьте ее, доктор, на одну минуту!

– «Доктор»! – проворчал Страшнов, увлекая за руку плачущую Таню. – Наделают сами черт знает что, а потом – до-октор! Пусть наденет халат. И не больше пяти минут чтобы.

...На преподавательскую работу пробиваться надо, и училище, если примут, а не примут – в аэроклуб. Наверно, она любит его, без любви бы она не решилась, хотя ей, наверно, уже сейчас обидно видеть его немощь, и эту бутылку со шлангом, и сухие ноги, которые скоро отрежут, и его лицо, когда он просит, чтобы у них был ребенок, сын чтобы у них был, и оба они стыдятся того, что их любовь идет через унижение, хотя никакого унижения тут нет...

Будет зеленым аэроклубным птенцам, вчерашним школьникам, отращивать крылья, будет им говорить о земле, чтобы они, взмывая в небо, не забывали о ней, и будет радоваться чужой радостью. А может, и не чужой, потому что он не посторонний же для них останется, он будет для них вроде крестного отца, какие были в старые добрые времена и каких теперь называют по-другому – инструкторами, учителями, мастерами производственного обучения, профессорами и так далее.

– А я ведь думал, она артисткой будет, скрипачкой настоящей, – сказал Ганечка. – Ведь есть же и настоящие где-то, а?

– Сволочь ты, – сказал Сергей беззлобно.

– Сволочь, – грустно согласился Ганечка. – Только вот когда я раздевал людей, – ты слышишь, Демин? – когда я раздевал людей, мне всегда было обидно, что они не сопротивлялись, ведь на их стороне честность и справедливость, а их унижают, грабят, и они не сопротивляются, дрожат за свою жизнь. Они даже не думают, что я тоже трухаю, я ведь их не знаю и, если засыплюсь, могу потерять не костюм какой-нибудь, а свободу, жизнь могу потерять, потому что они мне не простят и навалятся всем стадом, а не один на один. Ты слушаешь, Демин?

– Слушаю, – сказал Демин, думая, что сейчас ребята, наверное, летают, потому что в такую погоду летать одно наслаждение.

– А ведь есть же и настоящие люди, а? Вот которые летают, изобретают... а? Ведь они не должны меня бояться один на один?

– Ты же их боишься, – сказал Демин. – И боишься потому, что один делаешь свое дело. А когда они делают свое дело, они не боятся, и они летают, выступают в театрах и делают все без боязни потому, что их много и они поддерживают друг друга.

– Надо подумать.

– И извиниться перед Таней.

– И извиниться перед Таней.

1965 г.

ПРАЗДНИЧНЫЙ СОН – ДО ОБЕДА

«Задушевная моя подруга Зоя Андреевна!

Долго я тебе не писала, моя голубка, а теперь вот со всеми хлопотами развязалась и стала свободная. Завтра начну передавать свой колхоз новому председателю, ты его знаешь – Венька Байстрюк, Алёнин сын. Такой парнина выдался, институт заочно кончает, откуда что взялось. Ты как чуяла, когда о нем заботилась да научала.

Вот и старые мы стали, Зоенька, пенсионную книжку я уж получила. Я ведь тоже летом могла уйти, да тут жнитво подошло, обмолот, а потом кукурузу надо убирать, корма заготавливать. Все бы хорошо, да погода выдалась ненастная, в дождь силосовали, и я боялась, не испортился бы силос. Год-то у меня последний, завершающий, и хотелось сделать как лучше, чтобы люди потом не корили, новый председатель не обижался: ушла, скажут, а в хозяйстве беспорядок оставила. Тут же и картошка подошла, сорок семь гектаров, надо копать. В райком вызывали, давай, говорят, Евдокия Михайловна, доводи последнее дело до конца, а потом уйдешь. Студентов дали пятьдесят человек из города и два грузовика от автобазы прикрепили. Если бы не эта помощь, не знаю, как и управились бы. Молодежи в колхозе мало, только школьники, а у семейных колхозников свои огороды, тоже убрать торопятся.

Ну теперь, слава богу, все кончила, скотина на стойловом содержании, дворы все – коровники, телятники, птичник – отремонтированы. Теперь можно и на покой. Зонтик куплю и буду разгуливать как барыня какая.