Каждый час ранит, последний убивает

Некоторые вещи мне сложно понять. Но мне еще многому предстоит научиться… И конечно, это меня слегка успокоило. Я сказала себе, что, если однажды у Изри возникнут проблемы с законом, у него уже будет свой адвокат.

Этим вечером алкоголь тек рекой. Изри громко разговаривал и смеялся. Его люди смотрели на него с восхищением, уважением и страхом.

Вероятно, для страха у них были причины. Теперь я знаю, на что он способен.

Я смотрела, как он бахвалится, и говорила себе, что по-настоящему его знаю только я. Знаю его истинное лицо. И что никто из собравшихся не может даже представить себе, что Из плачет во сне.

Маню сказал, что я становлюсь все красивее. Что он никогда не видел таких красивых глаз, как у меня. Я покраснела, и они все засмеялись. А потом я испугалась, что Изри станет неприятно. Но наоборот, кажется, он гордится, что я нравлюсь его наставнику.

Каждый день я думаю о Вадиме. Иногда я даже с ним разговариваю, когда остаюсь одна. Надеясь, что мои слова дойдут до него, как будто нас связывает крепкая невидимая нить. Я говорю ему: «живи», «борись».

Говорю, что он должен забыть меня, и тогда он снова станет самим собой.

Иногда я вспоминаю о Тристане. Мне хотелось бы знать, выписали ли его из больницы, выплатили ли страховку после пожара в магазине. С тех пор как Изри разбил ему и лицо, и жизнь, я вынуждена ездить в книжный на автобусе, магазин находится в центре города. Я езжу туда раз в месяц и покупаю три-четыре книжки. Изри сказал, что я могу тратить на чтение и на все остальное столько, сколько захочу.

Когда мне нужна наличность, я просто ему об этом говорю. Потому что проблем с деньгами у нас нет.

Теперь я умею водить машину, хотя за рулем чувствую себя не очень уверенно. Изри сказал, может, купить мне автомобиль. С Изри жизнь кажется такой очевидной. Он часто говорит, что, если чего-нибудь хочется, надо просто это взять.

А значит, украсть.

Я родилась в Марокко, в деревне в глубинке, в бедной семье. Меня продали бездушной женщине, и я познала рабство и страдания. Я и подумать не могла, что когда-нибудь буду вести жизнь, которую веду сейчас.

Это чудо.

Я думаю, что ад остался далеко позади. Думаю, что спаслась.

Конечно, я бы хотела, чтобы мужчина моей жизни занимался честным делом.

Конечно, я бы предпочла, чтобы он меня не бил.

Но Изри может быть и бесконечно нежным, щедрым, внимательным и смешливым. Я люблю его лицо, его глаза, тело, его кожу. Я не могу без него. Мне нравится, как он по-особенному на меня смотрит. Благодаря ему я чувствую себя королевой, как будто весь мир у моих ног.

Я никогда не смогу полюбить другого мужчину. Так сильно, так безумно.

Поэтому каждое утро я благодарю Бога за то, что встретила Изри. И умоляю, чтобы мы никогда не расстались.

* * *

Когда мне было девять лет, мы переехали в пригород Парижа. Потому что Сефана, двоюродная сестра матери, нашла ей работу и квартиру.

Отец это место возненавидел. Он вообще, как мне кажется, ненавидел весь мир и себя вместе с ним.

Одноклассники, знакомые места, школа – все это осталось в прошлой жизни. Нужно было все начинать заново. Но благодаря тяжелой руке Даркави, сложностей с этим у меня не возникло. Он сделал из меня тигра с острыми когтями и клыками.

Удивительно, до какой степени страх может превратить вас в опасного человека…

В новой школе я без труда получал хорошие оценки. А после уроков никто не осмеливался перейти мне дорогу. Я был лучшим учеником в классе и лидером вне его. Редко, когда так бывает, но мне это удалось.

Отец же нашел новые места, где мог курить травку и играть в домино. Конечно, чтобы показать себя праведным мусульманином, при чужих он не пил; он покупал алкоголь в ближайшей лавке и напивался, сидя на лестнице.

Однажды, возвращаясь из школы, я встретил нашего консьержа, который сказал, что если меня интересует, где отец, так он за мусорными баками. Когда я его увидел, Даркави сидел, привалившись к большому контейнеру посреди вонючего мусора. У ног валялась пустая бутылка, глаза были прикрыты, а свитер заляпан рвотой. От стыда у меня выступили слезы, и мне потребовался целый час, чтобы дотащить его до дома.

Обычно он возвращался часов в шесть вечера и был уже более-менее пьян. Вечер проходил по-разному, это зависело от того, как прошел его день, как он себя чувствовал или сколько надо было платить по квитанциям. Он мог не обращать на меня внимания, не интересоваться, как у меня дела, рассказывать истории из своей молодости, которые я благоговейно слушал. Иногда, в лучшие дни, он даже меня обнимал.

Но он мог и наброситься на меня. Отстегать плеткой или ремнем. Избить кулаками или ногами. Умолять остановиться было бессмысленно, и я давно уже перед ним не унижался. Я молча сносил побои и ждал, когда стану сильнее его. Если доживу. Потому что он мог прикончить меня раньше.

Когда он меня наказывал, то часто на следующий день я, в свою очередь, измывался над каким-нибудь пацаненком в школе. Но всегда так, чтобы меня не застукали. Я нападал на того, кто, как я знал, не побежит на меня жаловаться.