Каждая мертвая мечта

В ротонде было темно, словно ночью, причем такой, какую проводишь в подвале без окон. В сравнении с ней темнота внутренностей корабля казалась солнечным местом. Кеннет вошел внутрь сразу за чародеем, но через несколько шагов остановился, поняв, что ничего не видит. Свет, который вливался в дверь, казалось, сразу же пожирала всесильная тьма.

— Факелы? — спросил он Желудя.

— Нет необходимости, — донесся голос из темноты. — Сейчас мы что-нибудь придумаем.

Лейтенант откашлялся, все еще ощущая на губах горький и соленый привкус, одновременно вонючий и липкий. Словно кто-то угостил его испорченным, чрезмерно приправленным мясом. Его чувствительность к внезапным изменениям Силы бывала проклятием. А другие? Чародей? Борехед? Даже эта крысиная колдунья… Все выглядели так, словно что-то попыталось их выжать и растянуть одновременно. Когда Кеннет входил внутрь, Моива Самрех сидела, упершись кулаками в палубу, и тихонько плакала, а остальные Крысы пытались ее успокоить.

И что случилось минуту назад? Корабль попытался своей магией не допустить, чтобы они вошли в ротонду? Но будь это так, Желудь наверняка не полез бы внутрь столь безрассудно.

— Господин лейтенант, мы тут. — Велергорф сунул голову в дверной проем и сразу же ее отдернул. — Проклятие, ну и темень. Факелы сюда!

— Нет, Вархенн, не надо. Позови мою десятку и пятую тоже. И принесите сюда Борехеда. А ты останься снаружи.

— Но…

— Никаких «но», десятник. Ты принимаешь командование, пока я буду внутри. Помни о тех тварях внизу и следи за Крысами.

Первая и пятая вместе были в одну полную десятку, но Кеннет не мог привередничать. Да и Нур оставался единственным человеком с чем-то вроде магического таланта. И Кеннет ему доверял.

В темноте чародей снова заговорил на том странном шелестящем языке, которым отворил дверь. И темнота ответила ему. Со всех сторон, словно пол, стены и потолок обладали ртами.

Желудь молчал некоторое время, а потом между его ладонями проскочило нечто вроде синей искры, болезненно ударив светом по глазам лейтенанта. Чародей обронил три коротких слова, и корабль легко задрожал. Или же Кеннету так только показалось.

Появился свет.

На потолке и на стенах расцвели пятнышки сияния, легкие, будто первые лучики луны, скользящие по полу. Через миг они разлились вокруг, и внутренности ротонды наполнились туманным свечением без определенного источника.

Кеннет все еще моргал, ослепленный молнией Желудя, и только некоторое время спустя начал различать подробности.

Во-первых, он стоял напротив скульптуры, выполненной из дерева в натуральную величину. Женщина или девушка, одетая в свободное платье, на возвышенности чуть приподняла левую ногу, словно собиралась соскочить оттуда в танцевальном движении, а руки ее были протянуты вперед. Она радостно улыбалась.

Во-вторых, она оставалась единственной вещью, что радовала взгляд в этом помещении.

Потому что вокруг, под стенами, подле нескольких столбов, что поддерживали крышу, и даже под помостом, на котором стояла статуя, лежали тела. Внутри ротонда имела примерно двадцать ярдов в диаметре, а потому тел не могло быть больше, чем две сотни. Взрослые и дети, мужчины и женщины. Все — мумифицированы.

Только между входом и скульптурой осталась свободная от трупов дорожка.

— Я тут, господин лейтен… ох же ж…

— Тихо, Малаве. Входите, только осторожно. И смотрите под ноги. Шаман с вами?

— С нами, лейтенант. — Голос Нура был странно тихим и приугасшим. — Куда его положить?

— Пока что возле дверей. Желудь!

Чародей показался из-за широкой колонны. Выражение его лица было странным.

— Ты разговаривал с этим кораблем?

— Разговаривал. Я знаю немало языков.

Кеннет указал на тела:

— Что это за место? Мавзолей?

— Напротив, место рождения. Храм. Сердце и душа этого сообщества. — Чародей встал перед памятником, чуть коснулся его ладонью. — Я не верил в рассказы Оума, пока не увидел этого зала. Взгляни на то, что изображено на стенах, лейтенант.

Кеннет подошел ближе. Если бы не легкий свет, никогда бы не заметил этого, но теперь на черном дереве стали видны очертания континентов. Рельеф покрывал каждый дюйм стены, тут были береговые линии сотен мест, островов, полуостровов и заливов. Большую часть из них он видел впервые в жизни.

— Пять футов влево, только осторожно, ни на кого не наступи.

Пятью футами влево береговая линия, вырезанная на дереве, была удивительно знакомой. Кеннет просматривал карты Империи во время обучения, которое предстояло пройти всякому офицеру, прежде чем он обошьет себе плащ соответствующим цветом. Этот берег… Он повел по нему пальцем.