Катастрофа Московского царства

Они же, как дивные звери, лед разгребали и плыли через реку. Литовские же люди и русские же воры стояли на берегу и стреляли по ним. <…> О, великое чудо совершил Бог над рабами своими! Как в такой великой реке, в такие великие морозы от такого великого льда ни один человек, ни лошадь не погибли. Брянчане же, видя их плывущих, вышли им на помощь. Литовские же люди, видя их жесткосердие и храбрость и помощь из Брянска, отступили немного от берега. Они же, переплыв реку, вышли на берег, и, встрепенувшись, как дивные звери, напустились на тех литовских людей и на русских воров, и перебили их много, и живых захватили («Новый летописец»).

Вслед за авангардом храбрецов подоспел князь Куракин, поставил острог за рекой и переправил в Брянск запасы. «Вор» напал на Куракина, пытаясь уничтожить его отряд, но дело окончилось жестокой схваткой, и самозванец отступил в Орел, где обосновался на зимовку.

Повторилась ситуация с Лжедмитрием I: разбитый при Добрыничах первый самозванец нашел убежище в Путивле, где получил передышку и возможность накопить силы для нового броска. Василий Шуйский довольствовался взятием Тулы и разгромом армии второго самозванца. Он не преследовал Лжедмитрия II в Орле и не предпринял усилий, чтобы полностью его уничтожить. Скорее всего, царь хотел дать отдых своему войску и недооценил опасность. Впрочем, уничтожение самозванца в Орле не решило бы всех проблем Василия Шуйского – огонь мятежа полыхал на всех окраинах государства. Царь Василий оказался в положении пушкинского Додона: «Ждут, бывало, с юга, глядь, – Ан с востока лезет рать». Современники уподобляли его «орлу бесперу и неимуща клюва и ногтей».

Юртовские царевичи

После воцарения Василия Шуйского гражданский конфликт развивался динамично, мятежи и военные столкновения происходили на значительной территории государства одновременно. Этому способствовала стремительная десакрализация фигуры монарха, триггером которой послужила авантюра Лжедмитрия I.

Как уже говорилось выше, Лжепетр был слеплен терскими казаками из Илейки Муромца уже зимой 1605/1606 года, при жизни и благополучном царствовании первого самозванца. Едва ли не одновременно с ним, также среди казаков, появился некий «царевич» Федор.

Лжедмитриев II было несколько. Летом 1606 года это был самоборский затворник Молчанов. Спустя год ротмистр Меховецкий и атаман Заруцкий заставили опустившегося шкловского учителя принять имя «царя Дмитрия».

К тому времени его конкурент, «царевич» с вычурным именем Иван-Август, обосновался в Астрахани и в июне 1607 года распространил свою власть на Царицын. Иван-Август называл себя сыном Ивана Грозного и его четвертой жены Анны Колтовской, которая в ту пору была жива и обреталась под именем царицы старицы Дарьи в Тихвинском Введенском монастыре. Обращает на себя внимание имя, которое принял «царевич». Оно выдает книжного человека. Согласно «Сказанию о князьях владимирских» (XVI век), род московских государей восходил к Августу Кесарю, то есть к римскому императору Августу, родич которого Прус якобы был предком Рюрика. Август Кесарь обретал сакральность благодаря тому, что именно в его правление пришел в мир Спаситель. Своим происхождением от Августа Кесаря гордился Иван Грозный.

Иван-Август, как и Лжепетр, был окружен казаками. Ему удалось найти общий язык с еще одним казачьим самозванцем – Лаврентием, «сыном» царевича Ивана Ивановича и его последней супруги Елены Шереметевой. Выдавал себя за его брата и еще один искатель приключений – некий Осиновик. Иван-Август и Лаврентий решили, что это уже слишком, и повесили Осиновика (летом 1608 года). Судьба зло посмеялась над незадачливыми «царевичами»: когда самозванцы прибыли в лагерь к Лжедмитрию II, он тут же приказал повесить обоих.

Самозваные родственники досаждали Лжедмитрию II, который не искал дружбы со своими мелкими подражателями. В грамоте от 24 апреля 1608 года он с негодованием сообщал жителям Смоленска: