Катастрофа Московского царства

Василий Шуйский пощадил знатных участников, хотя, по справедливости, на них лежала не меньшая, если не большая ответственность, ведь они прекрасно знали, что служат «ворам». По видимости, царь не хотел еще больше раскалывать репрессиями служилое сословие, демонстрируя милость и умеренность. Для Василия Шуйского это было характерно: он старался лавировать, никогда не был последователен, действовал одновременно и вяло, и энергично. Иногда его меры приносили успех. Как можно видеть, Василию Шуйскому удалось расколоть войско Болотникова перед решающей битвой под Москвой 2 декабря 1606 года. Вероятно, определенную роль компромисс сыграл и при сдаче Тулы. Но эти меры уже не могли потушить пожара гражданской войны. И дело не только в том, что отсутствие твердости было отличительной чертой Василия Шуйского. Он был подозрителен и жесток со своими сторонниками и слишком доверчив и мягок с врагами. Однако отнюдь не эти качества царя стали причиной дальнейшей эскалации, но логика гражданской войны.

Восстание Болотникова в истории смуты

События с лета 1606 года и до октября 1607‐го традиционно именуются в отечественной историографии восстанием Болотникова. Как уже говорилось, персона бывшего холопа импонировала советским историкам, деятельность которого они рассматривали как классовую борьбу, вылившуюся в крестьянскую войну.

И хотя Иван Исаевич Болотников – одна из центральных фигур движения против Василия Шуйского, заметную роль в этих событиях сыграли князья Телятевский и Шаховской, приближенный первого самозванца Молчанов, видные деятели рязанской дворянской корпорации Ляпунов и Сунбулов, епифанский сотник Пашков, казачий самозванец Лжепетр, Юшка Беззубцев и другие атаманы. Болотников обладал военными и административными талантами, властной харизмой и убежденностью в своей высокой роли. В противном случае его бывший господин князь Телятевский и другие дворяне не воевали бы вместе с ним и даже под его началом. Однако «восстание Болотникова», кажется, вернее именовать восстанием «царя Дмитрия», так как Болотников был вождем, но отнюдь не той персоной, которая подняла людей, как это было с Разиным и Пугачевым. Болотников возглавил движение, которое уже зародилось, и сыграл большую роль в его организации. Он одержал ряд военных побед и нанес заметный урон армии царя. Болотникова, как это часто бывало в Смуту, погубила случайность: если бы на помощь мятежным вождям успел прийти Лжедмитрий II, неизвестно, чем бы закончилось это противостояние.

В истории Смуты этот период занимает важное место как начало широкомасштабной гражданской войны, охватившей значительную территорию Московского царства, в основном юг. Мятеж добрался даже до далекой Вятки, где тоже присягнули «истинному государю» и пили за него «государеву чашу» в кабаке.

Движение Болотникова не было крестьянской войной: во время похода на Москву летом и осенью 1606 года армия «царя Дмитрия» в значительной мере состояла из дворян. Сложно подсчитать удельный вес дворян на следующих этапах восстания, однако даже если предположить, что их было существенно меньше, армию Болотникова в Калуге и Туле нельзя считать ни крестьянской, ни холопской. Скорее всего, ее основу составляли вольные казаки и мелкий служилый люд юга (помещики-однодворцы, казаки, служилые «по прибору»). Рассматривать «восстание Болотникова» как движение холопов (подобно разбойному отряду атамана Хлопка) было бы неправильно. Движение Болотникова и войны обеих Лжедмитриев были явлениями одного порядка – все более и более усиливающимися пароксизмами гражданского противостояния.

Важной особенностью войны лета 1606 – осени 1607 года был раскол по географическому принципу. Южные, юго-западные и юго-восточные уезды поднялись против центральных и северных. В первую очередь речь идет о служилом сословии, однако и на восставших территориях социум не был монолитным. Василию Шуйскому удалось этим воспользоваться и перетянуть на свою сторону едва ли не основную часть дворянского войска.

Не признавая царя Василия, повстанцы воевали не за реального государя, а за его призрак. Их посылали в бой воеводы «царя Дмитрия» и вдохновляли слухи о том, что истинный государь жив, скрывается в Литве и скоро прибудет. К. Ингерфлом, выдвинувший концепцию народных представлений о политическом теле царя при отсутствии физического, не использовал этот показательный пример, способный распространить его концепцию на дополнительные 60 лет – от времен Разина до Смутного времени. Однако, как и в случае с Разиным, идея о политическом креативе народа является переносом позднейших понятий на средневековую действительность. Попутно добавим: вопреки тому, что пишет К. Ингерфлом, в войске Разина «царевич Алексей» присутствовал в физическом теле: за него выдавали князя Андрея Черкасского, родом из кабардинских князей, который, похоже, играл свою роль по принуждению.