Ката

После короткой паузы она спросила, выпустили ли Фьёльнира из больницы.

– Еще нет. Но до его выписки осталось всего несколько дней.

– Он, как пить дать, будет подозревать меня. Он, конечно, тупой, но у него есть на такие вещи какой-то крысиный нюх; ему может втемяшиться, что надо ко мне зайти. Где я живу, он без понятия, но может разузнать. Наверное.

– Этого не должно случиться, – сказала Ката и задумалась. – По крайней мере, его еще несколько дней не будет в городе… Понадеемся на лучшее и приготовимся к худшему, как говорят у нас в больнице.

Она попросила Соулей не волноваться насчет Фьёльнира; они договорились встретиться в выходые и попрощались.

Ката молча смотрела, как дождь барабанит по стеклам, затем взяла визитную карточку и позвонила человеку, который один раз предложил ей свою помощь, – лукаво подмигнув.

30

В почтовом ящике было еще одно письмо от Ханны, редактора «Новой жизни». Оно пришло еще до всех звонков и писем из СМИ, желавших взять у Каты интервью о Вале – на темы «утрата», «самоубийство», «наркозависимость», – но не о том, что случилось на самом деле. Эта Ханна в свое время развернула дискуссию вокруг Йоуна Бальдвина, бывшего министра и посла, и его переписки с его юной племянницей. Насколько Ката знала, такое называется английским словом groomer: когда старший мужчина становится своего рода наставником молодой девушки или ребенка, постепенно начинает вести себя с ней или с ним все более и более неприлично, убеждает своего подопечного, что это естественно, делает его своим соучастником и, в конце концов, добивается власти над ним в сексуальной сфере.

Ханна была очень настырна и слала ей письма хотя бы раз в месяц. Но Кате было нечего сказать: по причинам юридического характера она не могла назвать имена Бьёртна и Атли, полиция не поддержала бы ее разговоры на темы наркотиков и изнасилований, и к тому же журналист поставил бы ее в тупик теми или иными вопросами, что выставило бы ее в интервью матерью, которая все отрицает: что, мол, да, самоубийство не исключено, и да, ее дочь и раньше сбегала из дома и у нее «были проблемы».

Ката, как обычно, оставила это письмо без ответа, зашла в личный кабинет на сайте банка, заплатила за квартиру, а потом послала письмо Тоумасу по поводу всяких мелочей в разделе имущества. Когда они продали дом, сошлись на том, что надо пригласить антиквара для оценки нескольких больших предметов мебели, мелкие же поделить между собой, а оставшееся отнести в «Красный крест». Тоумас поселился в таунхаусе на улице Хьярдархайи[30], который сдал ему приятель. Ката не знала, начал ли он с кем-нибудь встречаться, но это было и неважно.

Она помешивала в кастрюле на кухне, в промежутках садилась за компьютер и читала новости, которые ее удручали, – и не успела глазом моргнуть, как с головой зарылась в посты о чести, достоинстве и (довольно часто) мужчине или мужчинах, потерявших свое достоинство в чьих-нибудь или в собственных глазах; ведь совсем не ясно, следует ли как-нибудь различать эти два понятия.

Мужчины в Америке, Франции и Германии мстили страшно – приходили на работу, в школу, в детский сад и мстили за свое бесчестье, убивали отца и мать, жену, детей, друзей, всех, кто опозорил их или был всего лишь свидетелем этого позора или мог быть свидетелем. И у японских мужчин честь была велика, а бесчестье – огромно, опоясано высоколобым самурайским кодексом; и мужчины Южной Америки, Средиземноморья, Ближнего Востока, Пакистана, Индии, Афганистана, Малайзии – все они зорко стояли на страже своей чести во имя «семьи» или Христа, Аллаха, Магомета, Авраама, Давида. И в эпоху викингов, и в скандинавском Средневековье тоже все вертелось вокруг чести и достоинства мужчины. Судя по всему, человеческие общества где угодно на планете и в какую угодно эпоху делилось на классы на основе мужских чести и достоинства, и они различались по отношению к этой самой чести и последствиям покушений на нее.

«Мы много ночей думали, что она умрет, потому что нос у нее расплавился и она не могла дышать», – рассказывала мать из Пакистана о своей дочери, Фахре Юнус, которой облили лицо большим количеством кислоты. Кислота попала в рот и постепенно разъела кору мозга. Бывшего мужа Фахры (по их понятиям, опозоренного) суд оправдал, а потом Фахра покончила с собой. И таких покушений за год бывали тысячи, чаще всего в Южной Азии, Пакистане, Индии и Бангладеше, – а сколько женщин из этой статистики действительно были преступницами? Вот именно: ни одна! Наиболее распространенная причина покушений: будто та женщина или девушка опозорила свою семью – например, отказала жениху, не захотела заниматься сексом с мужем, оделась не как предписывается или даже просто посмотрела на парня, несущегося мимо на мотоцикле, – и под конец можно назвать еще ревность. Обливание кислотой обычно приводит к слепоте, травмам лица и/или смерти, а подобных случаев сейчас стало больше, не в последнюю очередь потому, что мужчины стали получать доступ к кислоте.