Ката

Прочитала магистерскую диссертацию, в которой написано, что на рубеже веков за 10 лет количество женщин, обратившихся в отделение «Скорой помощи» по причине изнасилования, возросло с 12,5 до примерно 17 на каждые 10 тысяч женщин в Исландии в возрасте 13–49 лет. И это большое увеличение: до сорока процентов. И снова я задалась вопросом: почему никто ничего не предпринимает? Где газетные заголовки об эпидемии, о войне? И где требования перемен? Почему ничего не происходит – одни обсуждения? И почему дискуссия ходит по кругу? Почему мужчины всё еще хватаются за этих своих четверых собратьев по полу, которых тоже изнасиловали, почему считают, что на них нападают, почему забалтывают дискуссию разными примечаниями и второстепенными деталями?

Да какая разница! Я больше не жду, пока мир станет совершенным, а раз уж так, то я, может, найду в себе силы его исправить.

Исправить его.

Самые весомые вопросы, разумеется, таковы. Как возможно быть женщиной – и при этом все еще позволять затянуть себя в дискуссию? А дискуссия эта – о двух-трех сотнях наших истекающих кровью товарок – ежегодно (и это еще по самым осторожным оценкам). Почему мы до сих пор занимаемся спорами о тех или иных изводах феминизма? Где же солидарность – и где действие?

27 мая

Если Батори – это не Тоумас, то кто же? Я иногда об этом думаю – до сих пор. Мне приходило в голову: а может, поговорить об этом с полицией? Они могли бы раздобыть разрешение посмотреть, на чье имя был зарегистрирован этот абонентский ящик. По крайней мере, это был не Тоумас. Его поездки на почтамт в переулке Поустхусстрайти предпринимались с целью забрать посылки для кукольного домика. На будущее: прежде чем обвинять, надо не спешить с выводами, знать наверняка.

Перечитала письма Батори Вале. Сперва эту пачку напечатанных на машинке, а потом распечатки и-мейлов. Ничего не знаю…

28 мая

Сегодня с утра третий случай. Полиция взяла у меня показания и сказала, что, наверное, через несколько месяцев меня вызовут в суд. Поэтому я хочу как следует запомнить, что произошло. А еще – потому что ту девушку я знаю.

Это было во втором часу, и приемный покой заполнился теми, кто в выходные хватил лишку. Я держала распечатку с именем парня, следующего в очереди, как вдруг мое внимание привлекла одна девушка. Она сидела в самой глубине коридора возле автомата со сластями, уткнувшись лбом в колени, так что лица не было видно из-за светлых волос. Я спросила Хердис, сидевшую за конторкой, кто это, и получила ответ, что она только что пришла в сопровождении шофера такси. Он нашел ее в цветочной клумбе в Лёйгардаль; девушка была не в состоянии назвать домашний адрес, поэтому записали, что она поступила с высокой степенью опьянения.

Я заметила, что у нее идет кровь, а Хердис сказала: «Это что-то новенькое». Мы обе стали рассматривать девушку – и увидели, что ее колени в грязи, а колготки изорваны. Обуви на ней не было, из носа и из раны на плече текла кровь. Время от времени по ее телу пробегали судороги, свидетельствовавшие о высокой степени опьянения или повреждениях, требующих немедленного осмотра. Мы велели отвезти ее на каталке в смотровую, где попытались пообщаться с ней, но безрезультатно. Алкоголем от нее пахло не сильно, и мне показалось, что она была в шоке, при прикосновениях ежилась и время от времени тихонько всхлипывала. Ее волосы были грязные, слипшиеся, пряди вылезали, и в коже под волосами проступали точечные кровоизлияния. Над левой скулой было хорошо заметное покраснение, уже начавшее опухать; на щеках, подбородке и лбу царапины; спереди на правом плече и ключице – рана.

Я спросила о водителе такси, и Хердис ответила, что он оставил свое имя и номер телефона. Она пошла позвать Маргрьет, дежурившую в отделении «Скорой помощи жертвам изнасилования», а я тем временем остановила кровотечение на плече девушки. Она была в куцей курточке, надетой задом наперед, и мне пришло в голову, что одевал ее кто-то другой. В одном из внутренних карманов отыскались женские трусы, но – ни кошелька, ни документов. Закончив процедуру, я села рядом с ней, обняла ее и сказала, что здесь она в безопасности и я за ней присмотрю. Через несколько минут девушка выпрямилась и спросила: «Где я?» Я ответила, но она все равно повторила этот вопрос несколько раз, и я наконец узнала, как ее зовут: Соулей. Она сказала, что ничего не помнит. Я спросила, много ли она выпила, но девушка не помнила и этого.