Кассиопея

– Ты не перестал, – говорит тихо, разочарованно немного.

Чонхо не отвечает. Смотрит все еще, выводит взглядом невысказанные слова вниз по шее до ключиц. И странно это все слишком, и слова эти почему-то все в ту же петлю затягиваются, давят на кадык и сглотнуть не дают. Мингю непонимающе поджимает губы, рушит границы и поворачивает голову, сталкиваясь взглядами с Чонхо. На его лице – блики от экрана телевизора. На его лице – тьма и свет одновременно. У него в глазах пиздец какой-то творится, а Мингю сдохнуть хочется предельно сильно и не знать больше ничего из того, о чем не спрашивал.

– Можно я?.. – Чонхо подается вперед немного, застывает, смотрит с надломом на дне зрачков.

– Можно что?

Ему снова не отвечают – тянут руку к лицу, но коснуться не решаются. Ждут разрешения. (Почему именно сейчас?) Ждут, когда границы будут стерты окончательно.

(Он не хочет их стирать, он так не хочет, но-)

(сдается.)

Мингю смотрит в глаза напротив и не может отказать. Опирается рукой на диван и наклоняется вперед, позволяя чужим пальцам коснуться своей щеки.

Чонхо вздыхает шумно, выдыхает еще громче, а Мингю смотрит на его губы и теряет себя где-то внутри своей головы. Чувствует, как Чонхо неуверенно и почти боязливо проводит пальцами по его щеке, медлит до надсадного стука сердца под ребрами, вздыхает опять и прижимает ладонь к его лицу целиком. Ведет вверх, зарывается пальцами в волосы.

А Мингю вдруг кроет до того сильно, до того рывком в узел скручивает и выжимает до последней капли, что он дышать перестает, моргать забывает, а слезы пользуются этим моментом слабости и собираются в уголках глаз. Но не у него – у Чонхо, который резко отдергивает руку и отшатывается, будто ему отвесили пощечину. И у Мингю, честно говоря, ощущения почти такие же.

Он смотрит перед собой невидящим взглядом и, кажется, все еще не дышит. Не сразу понимает, что Чонхо поднимается с дивана и быстрым шагом идет в сторону своей комнаты. Скрывается за дверью. Мингю выдыхает; перед глазами темнеет.

Зачем, господи. Зачем это все.

Этой ночью они спят в разных комнатах.

14

– Вот это охренеть у тебя скукоженное лицо, конечно.

Мингю поднимает голову, отрываясь от созерцания поверхности стола, и видит Сонёля. Кисло поджимает губы в ответ и пожимает плечами. Не говорить же, что не спал всю ночь, разворотив постель своим ерзаньем. Сонёль садится рядом, продолжая вкрадчиво поглядывать на него. Явно спросить хочет что-то, но не решается – видимо, хорошо понимает, что вразумительного ничего не услышит.

А ведь действительно не услышит. И даже невразумительного. Потому что Мингю нечего сказать – у него в голове полный штиль, паруса спущены, корабль застыл посреди моря. А сам он стоит на корме с глупым лицом, но даже не смотрит на горизонт – глаза закрыты.

Когда утром Мингю выскользнул из полудремы, а потом – из комнаты, в квартире было пусто. Чонхо не было. Ушел. Просто взял и ушел, оставив Мингю одного. Не разбудив, не сказав ни слова, даже записки не оставив. Ничего. Полный штиль, как у Мингю в голове. Он стоял на пороге чужой комнаты, смотрел на заправленную кровать и не реагировал на Куки, который пытался ухватиться зубами за его штанину. Судя по всему, кто-то даже пса с утра не выгулял. Потрясающе просто, Мингю думал, восхитительно.

Чонхо сбегает из квартиры, оставляя его позади, хотя в университет они всегда ездили вместе. И пусть Мингю не пять лет и он в состоянии самостоятельно добраться до кампуса, это похоже на то, что его бросили на произвол судьбы. И как реагировать на это, Мингю ни единым закоулком своей души не ведает.

«Не уходи», – просит Чонхо, а в итоге уходит сам.

Он выгуливает Куки, позволяя псу гонять себя по всему двору, ибо в ступоре пребывает, после пьет кофе. Идет к метро, у турникета обнаруживая, что денег на проездном осталось только в одну сторону, кривит лицо, поняв вдруг, что обратно одному уже никак. Материальная зависимость от кого-то в таком возрасте нещадно бьет по самооценке и раздутой гордости, какая чаще в период юности с хлещущим изо всех щелей максимализмом бывает. Мингю свою юность уже давно пережил, перешагнул семимильным шагом, но от абсурдных замашек избавиться так и не смог. Печально.

Он бессовестно пропускает мимо ушей две лекции, таращась в окно, на третьей заваливает какой-то тест, даже не пытаясь списать у Сонёля, который настырно двигал к нему свой лист, и продолжает тыкаться пустым взглядом во все поверхности. На пятую пару Мингю не идет – курит с Сонёлем в их привычном месте за кустами, ссылается на плохое самочувствие и сливается. Думает сесть на скамейку возле выхода с территории университета и проторчать там добрые пару часов, но не успевает даже на пешеходную дорожку выйти.