Кассиопея

Какой кошмар. Последний раз ему было настолько хреново пару лет назад, когда они надрались с Тэёном, словно черти, распотрошив чуть ли не ящик соджу, накинув сверху пивом. После того вечера Мингю клялся себе, что больше никогда не будет мешать алкоголь в таких количествах, но вот посмотрите на него сейчас – лежит и не может встать, придавленный к кровати сожалением о всех принятых вчера решениях. Не только вчера, но и за всю жизнь, пожалуй. В висках так сильно пульсирует, их вовнутрь вдавливает будто, и хочется придушить себя подушкой, чтобы не мучиться.

У Мингю уходит слишком много времени на то, чтобы поднять себя на ноги. Он бредет на кухню, отстраненно думая, что ему дорога в массовку для какого-нибудь фильма про зомби. Он слишком стар для всего этого дерьма. После первого стакана жажда не становится меньше, поэтому Мингю наливает себе второй, прикладывается к нему губами и застывает. Вспоминает вдруг, что вчера было.

Осознает, что не из комнаты Мина вышел.

Мингю идет обратно так быстро, как позволяют опухшие с похмелья мышцы, и останавливается на пороге комнаты Чонхо, сжимая в руках стакан воды, поверхность которого чуть скрипит от того, насколько он сильно сжал его пальцами.

Чонхо нет. Он один проснулся. Упрощает ли это ситуацию? Нет. Скорее усложняет. Мингю стонет и тихо матерится; шумно отхлебывает воду и бредет в другую комнату – ту, в которой он вообще-то и должен был спать изначально. Какую выносливость нужно иметь, чтобы после такой попойки еще заставить себя куда-то пойти? И главное – куда? Чонхо просто не человек.

Что он подумал, когда проснулся утром и увидел рядом с собой Мингю? Что в принципе можно подумать в такой вот ситуации? Что ответить, если он спросит? Сказать, что на обратном пути комнаты попутал в пьяном угаре, когда встал ночью в туалет? Мингю снова стонет – с оттенком обреченности в голосе – и ставит недопитый стакан воды на письменный стол. Падает на кровать и вжимается лицом в подушку, мысленно желая себе задохнуться. Он больше никогда не будет напиваться, если каждый раз это будет заканчиваться вот так неудобно.

Мингю вытягивает руки вперед и касается левого запястья. И без того опухшие щеки заплывают еще и румянцем. Странная штука это такая – смущение. Мингю с ним не особо знаком был и знакомиться не хотел, но вот – приходится. А лучше бы не. Лучше бы он уснул тогда ночью и больше никогда не просыпался, чем выкидывал подобные финты ушами, которые разумно объяснить ну никак нельзя.

В висках продолжает вспыхивать боль. По-хорошему бы выпить какой-нибудь аспирин, но Мингю понятия не имеет, где в этом доме хранятся лекарства, поэтому он продолжает лежать, прижавшись щекой к подушке, и желать себе скорой смерти, которая избавит его и от похмелья этого, и от необходимости снова смотреть Чонхо в глаза. Он проваливается обратно в сон, перед этим успев подумать, что в понедельник отмутузит сначала Тэёна – за то, что притащил виски, – а потом Сонёля, который не знает меры.

Во второй раз Мингю просыпается уже вечером. За окном темно, и он лежит какое-то время, разглядывая занавески, дергающиеся от легкого ветра из окна. Головная боль утихла, но во рту все такая же помойка. Он допивает оставшуюся в стакане воду и прислушивается – Чонхо явно вернулся уже. Признаться, Мингю не слышит совершенно ничего, даже полоски света под дверью не видит – он просто знает, что Чонхо дома. Это как седьмое чувство, что цветком распустилось на останках шестого.

Желание не выходить из комнаты в ближайшее никогда довольно сильное, но необходимость все-таки выпить таблетку аспирина, залив ее сверху кофе, еще сильнее, поэтому Мингю, глубоко вздохнув, открывает дверь. Со стороны кухни свет действительно не горит – только небольшой светильник в гостиной рядом с креслом, который едва ли освещает одно только его. В кресле сидит Чонхо с ноутбуком на коленях; заметив движение, он резко перестает печатать и поднимает взгляд.

Несколько отвратительно долгих секунд они просто смотрят друг на друга, после чего у Мингю до бесячего ровным тоном спрашивают:

– Живой?

– А по мне не видно? – язвит он, ставя на стол пустой стакан. Берет из сушилки чистую кружку и включает кофемашину.

Чонхо хмыкает и переключает свое внимание обратно на ноутбук. Мингю смотрит на него мельком и отворачивается, вдруг замечая рядом с пакетом кофейных зерен упаковку аспирина. Боги его услышали.

Он быстро выпивает кофе, обжигая себе и язык, и глотку, намеренно громко отхлебывая, потому что вот это молчание – оно какое-то слишком неловкое для Мингю. Вымыв кружку, он уходит в ванную и торчит там так долго, что Чонхо, видимо, решает, что он утонул, потому что стучится неуверенно и именно это и спрашивает. С чувством юмора у него так же не очень, как и у Тэёна.