Кассандра

Саломея прошла в свою спальню и бросила тяжелый узел на пол около туалетного столика. Она предвкушала, как сейчас опять расставит золотые монеты в столбики, потом выровняет их, и только тогда начнет считать. Это наслаждение было не меньшим, чем то, что она сейчас испытала во флигеле. Не следовало спешить, надо было растянуть удовольствие. Женщина развязала концы шали и, аккуратно переложив монеты на полированную столешницу из карельской березы, начала складывать столбики по десять червонцев в каждой. Потом она сдвигала столбики в ряды по десять штук и, выстроив золотую крепость, наконец, начала считать деньги. Их оказалось чуть меньше семидесяти тысяч. Пожалев, что до семидесяти тысяч не хватает около трехсот рублей, графиня вспомнила о кольце Печерских. Достав печатку из ящика, куда смахнула ее, уходя за Костой, женщина положила кольцо поверх первого столбика монет.

«Ну, вот — так будет семьдесят тысяч, еще пятнадцать осталось с прошлого раза. Так что у меня есть восемьдесят пять тысяч, — подумала графиня, — на жизнь в Санкт-Петербурге и на драгоценности хватит».

Резкий стук в дверь прервал ее размышления. С ужасом поняв, что дверь не закрыта на ключ, Саломея вскочила, собираясь крикнуть, чтобы подождали, но было поздно. Дверь отворилась, и в комнату вошел Вано.

— Матушка, я подумал и принял решение, — сообщил он с порога. — Я являюсь наследником отца, и не собираюсь дожидаться, когда Михаил вернется в Санкт-Петербург. Я выезжаю немедленно, буду жить в доме Печерских. Когда брат вернется, мы сами разберемся, что кому завещано. Я всегда брал верх над Михаилом в детстве, справлюсь с ним и на этот раз. Я не позволю себя обделить. Половина наследства принадлежит мне.

— Хорошо, дорогой, — поддержала сына Саломея, обрадовавшись, что не нужно объяснять, откуда она знает, что Михаила нет в живых, — мы можем выехать завтра. Вот я и деньги уже приготовила, сама хотела предложить тебе поехать в столицу и там ждать твоего брата.

— Деньги — это хорошо… — протянул Вано, подходя к туалетному столику, — но вы меня не поняли. Я поеду один. Я — наследник отца, вам он уж точно ничего не оставил, раз за двадцать лет ни разу не захотел с вами встретиться. Я сам разберусь со своим наследством. Я — граф Печерский, и никто не посмеет встать на моем пути.

Не глядя на остолбеневшую мать, Вано надел на палец перстень с гербом, полюбовался своей рукой и начал рассовывать в карманы столбики золотых монет, так любовно собранные Саломеей. Забив все карманы, он с сожалением посмотрел на не поместившееся в них золото, но, сделав над собой усилие, гордо сказал:

— Оставляю вам остальное, чтобы вы ни в чем не нуждались. Я уже собрал свои вещи и пришел проститься. Карета заложена, я отправляюсь сейчас, — заявил молодой человек и направился к двери, но, не выдержав, оглянулся на смертельно побледневшую мать.

Совесть шевельнулась в его душе, но тут же замолкла, задавленная жаждой свободы, богатства и власти, поселившейся в душе Вано. Он молча поклонился Саломее и вышел. Женщина даже не подошла к окну, посмотреть вслед отъезжающей карете. Поставив все на карту, Саломея опять проиграла. Хуже быть уже не могло, это был полный крах.

Глава 15

Алексей Черкасский бродил по парку Елисейского дворца в сентябрьском Париже. Этот изумительный город был хорош в любое время года, но сейчас, переливаясь яркими красками уходящего лета, он был особенно восхитителен. Хотя, если бы князя спросили, он, не задумываясь, променял бы эту пышную красоту великого города на желтые сентябрьские липы Марфина или увитые диким виноградом беседки Ратманова, но, к сожалению, его никто не спрашивал.

Похоже, что год большой политики, наконец, заканчивался. После возращения Бонапарта монархи Европы стали гораздо скромнее в своих притязаниях и согласились на компромиссные варианты раздела наследства наполеоновской империи. Теперь Акт Венского конгресса, который не могли согласовать девять месяцев, был разработан и подписан менее чем за месяц, еще до того, как состоялось сражение при Ватерлоо, решившее судьбу Бонапарта.

Привезя в Париж письмо герцога Веллингтона, Алексей ждал приезда императора Александра еще два дня. Он присоединился к свите государя уже в Елисейском дворце, который на сей раз был отведен под резиденцию русскому императору. Передав письмо Веллингтона Александру Павловичу, князь подробно рассказал тому о самом сражении, которое наблюдал, стоя на командном пункте англичан.