Карты судьбы

Хоггард следил за моим лицом. Раздраженно кивнул:

— До чего ты упряма! Но, Гвенда… Я беспокоюсь за тебя. Ты мне нравишься, и если я тебе не противен…

Вот и дождалась. Если бы он сказал это раньше — или позже. Не сейчас.

— Мне пора ехать, — сказал Хоггард, не дожидаясь ответа. — Вернусь через две недели. Хочешь, я сам с ним поговорю?

Я внимательно посмотрела на него. Не слишком ли он торопится? Последние годы я была сама себе хозяйкой и решать за себя никому пока не позволяла… Я похлопала его по жесткой руке.

— Вернешься, там посмотрим. Не думаю, что все так уж страшно…

— Как твои царапины, Ингри?

— Хорошо, хозяйка.

— Может, перевязать?

— Не надо, я сам.

— Не хочешь, чтобы я до тебя дотрагивалась?

Ингри вскинул удивленные глаза.

— Что?

— Ты избегаешь любого прикосновения — ко мне или к кому другому, — будто тебе от того больно или противно. За исключением той девочки… Чего ты боишься?

На крепких скулах парня проступал румянец.

— Я не… я не понимаю тебя.

— Да неужто? Чего ты боишься, Ингри? Растаять? Или думаешь, людское прикосновение сделает тебя теплым и живым? Ведь ты же мертв, Ингри, что б ты тут не говорил! Хочешь, скажу, когда ты умер? Два года назад вместе со своими друзьями на перевале. Два года ты носишь с собою смерть — ты нянчишься с ней, ты любуешься ею! Ты жалеешь себя — ах, какой я несчастненький, бедненький, ах, почему я не умер вместе с ними!

Его кулак врезался в стол, заставив меня замолчать.

— Ты! — крикнул он. — Ты! Что ты понимаешь! Они приходят ко мне — каждую ночь, каждую ночь — год за годом! Знаешь, что они говорят мне? «Ингри, ты предал нас! Ингри, ты бросил нас!» Почему, спрашиваешь, я никогда не гадаю на картах? А ты знаешь, что это такое — открывать карту за картой и видеть одно — смерть, смерть, смерть? Ты знаешь, каково это? Да, я умер! Но я умер еще раньше — когда открывал эти проклятые карты. Я умирал — раз за разом — все сто девяносто девять раз! Ты — можешь — это — понять?

Он кричал, а я смотрела на него. Сколько ж ты молчал, Ингри? А сколько молчала я?

Я наклонилась к нему через стол.

— Значит, я не могу этого понять? Ты подыхал когда-нибудь по-настоящему, Ингри? Не в бою, не от меча или стрелы — медленно, день за днем, зная, что умираешь, как умерли все вокруг у тебя на глазах? Мои сны старше, Ингри, много старше. Они до сих пор приходят ко мне и протягивают истлевшие руки и просят есть. А ты ложился когда-нибудь под жирного вонючего старика, потому что он не даст тебе сдохнуть с голоду? А ты прятал когда-нибудь куски под матрас, зная, что это глупо и смешно и сейчас тебе ничто не грозит?…

Я выпрямилась, сердито смахивая слезы.

— Дьявол, столько лет не ревела!

Пауза.

— И ты до сих пор прячешь сухари? — негромко спросил Ингри.

— Ничего с собой не могу поделать.

Я шмыгнула носом. Посмотрела на неподвижного парня.

— Но знаешь, что? Моя смерть и мои сны старше, но знаешь, Ингри, я никогда не винила себя в том, что не умерла вместе с ними!

«Думай-ка о Хоггарде!» — посоветовала я сама себе. И вновь продолжала думать об Ингри — об его дурьей башке, о тени за его спиной, о его старых глазах и молодом сильном теле…

— О, дьявол! — я в сердцах ударила кулаками в тесто. — Он чужак! Он вернется на свой юг, когда разделается со своими делами! Он даже моложе меня!

Я обращалась сама к себе, но услышала за спиной:

— Кто это тебя моложе?

В дверь заглядывали Кэти и Ингри.

— Вы еще тут! — раздраженно воскликнула я. — Чего вам?

— Шли мимо, — сказал Ингри, — слышим, разговариваешь с кем-то… Кто тебя моложе?

Кэти хихикнула:

— Видать, наша Гвенда, наконец, положила на кого-то глаз и расстраивается, что парень больно молодой!

Вот вертихвостка!

— Иди коров дои! — рявкнула я, и Кэти как ветром сдуло.

Ингри остался.

Я ожесточенно месила тесто, не обращая на него внимания. Ингри кашлянул, прошел и сел напротив. Я с минуту крепилась, не поднимая глаз, но терпение быстро лопнуло. Я отбросила с лица волосы и злобно глянула на него:

— Что уставился?

— Это правда?

— Что?

— Что ты влюбилась?

— Тебе-то что?

— Это Хоггард? Нет, он тебя старше…

— Тебе что, больше заняться нечем?

Его зубы блеснули в усмешке:

— Должен же я знать, на кого буду работать!

— Ты становишься просто красавчиком, когда смеешься! — заметила я. — Смейся почаще, и тебе от девушек покоя не будет.

— Куда мне столько?

Я оперлась о кадушку и поглядела на солдата.

— Ингри? Они не приходили сегодня?

— Нет. А к тебе?

— И ко мне тоже.

Если он будет так смотреть, пироги никогда не будут готовы…

— Иди покорми скотину… — слабо сказала я. Ингри улыбнулся, встал. Проходя мимо, мимолетно коснулся моей щеки ладонью.

— Ты вся в муке…

Я с досадой пихнула тесто кулаками. Оно было твердым, как камень. Дьявол, дьявол, дьявол!

Как ни смешно, вечером мы опять говорили об этой треклятой колоде.

— Что плохого в том, что люди хотят знать свою судьбу?

— В юности мы с подругами гадали на венках. Мне вечно выпадал охотник. И никогда — корчмарь.

— Мои карты не лгут.

Я кивнула.

— Попади они мне в руки лет несколько назад, я сочла бы это великой удачей. Но ведь ты так уже не думаешь, Ингри?

Парень молчал.