Потому что горизонт вставал на дыбы. Он поднимался и поднимался, поглощая солнце — оно продолжало светить и сквозь него, словно кровь, растекшаяся по мокрой ткани, и я, наконец, поняла — ЧТО заслонило солнце…
На берег шла огромная волна, заполнившая мир от края до края.
Мы ощутили дрожь, гул, идущий из невыразимо далекой глубины. Он рос и полнился, и были в нем вопли отчаяния, и крики торжества, и скрежет разрушения. Вместе с гулом надвигалась и росла волна — так медленно и так стремительно… Кто-то бросился вниз, в замок, ища спасения, но большинство так и застыло на стенах, в оцепенении созерцая собственную гибель. Замерло все и на кораблях стрейкеров — они тоже ждали неизбежного.
И оно пришло, подхватывая и поднимая ставшие игрушечными корабли, понесло к нам, к берегу, пожирая скалы и обнажая дно, веками не видевшее неба… Спасение — и гибель, как насмешка над этим спасением…
Вырвавшись из рук Эрла, я бросилась навстречу волне, ударилась грудью о камень, вскинула руки, в безумии пытаясь остановить уже изогнувшийся над нами белый светящийся гребень.
— Нет!!
И как во сне увидела, что скалы, издавна охранявшие вход в Гавань, словно взлетели, стремительно вырастая из дна, превращаясь в каменную стену, сравнимую по высоте с самой чудовищной волной. Замок содрогнулся от удара, с которым столкнулись две силы — моря и земли, — и мы попадали навзничь. Инстинктивно перевернувшись на спину, я увидела зрелище, которое никто никогда не видел и, возможно, никогда больше не увидит: замершую в небе толщу воды, прекрасную в своем величии и смертоносности, расцвеченную проглоченным солнцем… И вдруг она изогнулась назад, как гигантский огненный свиток, и обрушилась вниз, пожирая саму себя…
Я сказала с тоскливым раздражением:
— Что ты бродишь за мной, как тень?
— Это ты стала похожа на тень! — буркнул Эрл. Проходя мимо, он заслонил собой лунный свет, встал рядом, уставившись в море. Положив голову на колени, я смотрела на него — обведенный серебром силуэт хищной птицы…
— Что с тобой происходит? — спросил, по-прежнему глядя в море. — Ты сама на себя непохожа. Сначала я думал, это усталость или болезнь. Но время идет, а ты таешь. Ты совсем не спишь.
Зачем спать? Сны не дадут мне силы, потому что их больше нет. И не будет.
— … и не плаваешь в море, — продолжил Эрл.
— Ты снова следил за мной?
— Конечно. Ты приходишь и сидишь на берегу целыми ночами, словно боишься моря. Или кого-то ждешь.
Я пыталась. Но море стало пустым. Пустым. Бездонным. Равнодушным. Никто не звал, не ждал, не любил меня.
— Стрейкеры изгнаны — с твоей помощью, Владетельница! — с силой говорил Эрл. — Но ты не рада победе, не рада, что некого больше бояться. Ты равнодушна ко всему, бродишь целыми днями, как замковое привидение, и, похоже, не слышишь и половины слов, что к тебе обращено… Янга!
Вздрогнув, я подняла голову — Эрл присел рядом на корточки, заглядывая мне в лицо.
— Что случилось? Что он сделал с тобой?
— Просто обмен, Эрл. Простой обмен. Честный договор. Он защитил нас и взял… то, что оказалось таким же драгоценным, как моя Гавань. Я всегда думала о себе только как о Хозяйке Берега… но оказалось, я была больше, и теперь от меня осталась только половина…
Я говорила, не заботясь, чтобы он меня понял, да и вряд ли кто-нибудь смог это понять. Не в силах вынести вопросительный взгляд Эрла, я отвернулась, а потом легла на песок, закрывая лицо от света луны, от его настойчивых глаз, от шороха волн, в котором смысла было не больше, чем в моей собственной жизни…
— Уходи, Эрл, — сказала я в песок. — И не приходи больше, потому что я тоже уже не приду.
Волна уходила и приходила, с каждым своим возвращением обнимая меня все выше и выше, пока, наконец, не оторвала от каменистого дна. Я плыла по лунной дороге, отодвигавшейся от меня все дальше и дальше, как недостижимая мечта. А потом позвала — впервые в жизни, потому что всегда звали меня.
Снова. И снова.
Этот звук, гул, голос, воспринимавшийся не слухом — всем телом…
— Ты… — сказал он. — Опять ты… Что тебе на этот раз?
— Я хочу найти друга.
— Друга? Да — друга, пса, возлюбленного… что же так поздно ты вспомнила о нем?
— Я помнила… я никогда его не забывала!
— И отказалась от него… из-за людей… из-за берега… Чего ж тебе еще? Ты знаешь — кто он?
— Какая разница — если я не знаю даже, кто такая я?
Молчание. Но не то презрительное молчание, как в предыдущем разговоре. Казалось, он колеблется.
— Раз во много ваших… да и наших лет среди нас появляются те, кто равно принадлежит морю и берегу — как в ныне забытых легендах… Но то, что раньше было Даром, становится нашим проклятьем — мы рвем тело и душу, не в силах стать целым, и те, кто отдал себя морю, выбрасываются на берег, а те, кто принадлежит берегу, уходят в море… Среди людей ты приемыш, ставший человеком. Но даже ты… Разве что твоя дочь…
Я напряженно слушала его, не в силах постичь смысл.
— Но у меня нет дочери!