Какая жалость, что девчонка скопировала только несколько фраз, он хотел бы прочитать весь этот анонимный блог от корки до корки. Маркус обвел цитаты карандашом, прочел их еще несколько раз и понял, что тревога вышла из берегов и ему снова нужно выпить.
Маркус поднял глаза на постер с картой Европы, висевший над кроватью. Итальянский лоскут был зеленым с оранжевыми прожилками. В затхлой комнате запахло горькими апельсинами и хвоей. Если бы он выехал завтра утром, то в среду загнал бы машину на дуврский паром, а в пятницу к вечеру был бы в Кастеллабате. А оттуда до деревни рукой подать.
В девяносто девятом, когда они были там с Паолой, он еще не водил машину, да и денег на аренду не было, так что они поехали налегке и передвигались автостопом, как Бог на душу положит. Однажды в районе Маори их подобрал автобус, где у водителя над головой висел архангел из папье-маше и медный колокольчик. От колокольчика к пассажирам тянулся шнурок, за него дергали, когда хотели выйти, но, когда Паола взялась за шнурок возле придорожного бара, водитель только головой покачал и проскочил его на полной скорости. Маркус подошел к кабине и хотел было постучать его по плечу, но водитель улыбнулся ему в зеркале и показал рукой на корзинку, стоявшую на сиденье для напарника. В корзинке лежали сырная голова, круглый бугристый хлеб и две бутылки с длинными, оплетенными соломой горлышками.
Спустя полчаса автобус остановился на смотровой площадке, повисшей над маленьким пляжем из черного песка. Вода у берега была того самого цвета, о котором Маркус мечтал, разглядывая рекламные проспекты Алиталии. Водитель поделился с ними своими запасами, сказал свое имя, которое они тотчас забыли, помахал рукой и уехал.
Паола достала из сумки складные стаканчики, Маркус посадил ее на парапет, налил ей вина и встал у нее за спиной, придерживая девушку за плечи.
– Если я тебя отпущу, упадешь прямо на пляж. Или в море, если повезет.
– Или на елки, как вражеский парашютист, – сказала Паола, прижимаясь к нему, железная шпилька в ее закрученной в бублик косе царапала Маркусу подбородок.
К вечеру они оказались в Церцано, где палатку удалось поставить в сосновом лесу, так что волосы Паолы долго еще пахли смолой и хвоей. Перед тем как двинуться дальше, он вымыл своей женщине голову, поливая из фляжки, а потом заплел ей дюжину мокрых косичек.
Они стояли на дороге, ожидая того, кто подбросит их до города, и первый же водитель остановился, посадил их в кабину грузовика и всю дорогу рассказывал, как священник в его деревне давеча отрубал драконий хвост, то есть останавливал оползень. Снесло виноградники, поползла и сама гора, сказал он, а вместе с ней скотина, змеи, скорпионы, так что спать мы ложились в ботинках, только заслышим шум, выбегаем из дома. В церкви выставили образа наружу, а люди надевали терновник на голову и молились: «Сжалься и смилуйся, Иисусе Назарейский!» И вот, недели не прошло, как земля перестала двигаться. Правда, у моего соседа дом так и остался висеть над пропастью.
– А в хлопушки стреляли? – деловито спросила Паола. – Иисус Назарейский хлопушки очень любит. Еще можно лампадку в терновник продеть и за дверью вывесить.