Картахена

Выходя из участка, я чувствовала себя щенком, напрудившим посреди гостиной. Достаточно было отдышаться и пройти по коридору, чтобы понять, что комиссар прав, кругом прав. Два против одного. Если капитан вытащил записку у Аверичи, то не стал бы держать ее на самом видном месте. Очевидно, что он не придавал ей значения. В таком случае, он получил бумажку тем же путем, что и все остальные: ее подсунули под дверь. Тогда время одиннадцать часов указывает только на одно обстоятельство: на то, что Ли Сопру хотели убить вместе с хозяином отеля. Он потенциальная жертва, вот так-то. И если даже замешан в этом дело, то каким-то другим образом, которого мы пока не знаем. Ясно одно: на сегодняшний день доказательств у меня нет.

Что ж, нужно было двигаться дальше. Оставался фельдшер.

Ключ от его комнаты я сняла с доски у портье, сообщив ему, что на кухне испекли пирог с ревенем и повар непременно отломит ему горбушку. В комнате Нёки был такой беспорядок, что я с трудом удержалась от того, чтобы не схватиться за тряпку для пыли. Ковер был заляпан какими-то темными пятнами, покрывало на кровати изжевано, в раковине волосы. Где конь катается, тут и шерсть останется.

Что я собираюсь в этой конюшне найти? И стоит ли так рисковать? Меня могут застать и выставить вон из отеля, расследование прекратится в одночасье, и останется только размышлять у печки, как два конан-дойлевских старичка, завернутые в пледы. Отгоняя эти мысли, я продолжала перетряхивать книги и журналы, стоящие на единственной полке вдоль стены.

Люди прячут бумагу в бумагу, это нам еще на первом курсе говорили на занятиях по криминалистике. У людей всегда что-нибудь куда-нибудь да заложено. Наконец из журнала «Охота и рыбалка» выскользнула страница, аккуратно сложенная вчетверо, – не гостиничная, голубая с золотом, а простая тетрадная. Руки у меня дрожали, когда я развернула ее, ожидая увидеть там разоблачающие практиканта слова, уж не знаю какие. Но слово там было только одно. Оно повторялось многократно и было написано на разный манер: криво, прямо, наискосок, размашисто, мелко, с завитушками и без: Бранка, Бранка, Бранка, Бранка.

И так раз двадцать, не меньше.

* * *

Ровно в девять вечера я переоделась в процедурной и побежала к каретному сараю – напрямик через клумбы, и потом по парку, надеясь, что никто не заметит меня из окон третьего этажа, выходящих на север. Постройки на границе с траянскими землями у нас называют старым корпусом, хотя жильем там и не пахнет. Издали они похожи на город, сожженный сарацинами: часть дома, где последние годы жила Стефания, снесли, остались только кухонная пристройка и сарай, зато кипарисы уцелели и теперь окружают поляну, заваленную черепицей.

Конюшни стоят чуть поодаль, скрытые кустами лещины, камышовая крыша у них провалилась, но стойла и ясли уцелели. Будь я хозяйкой «Бриатико», устроила бы здесь маслобойню для оливок, чтобы не возить их в деревню. Всего-то и нужны два столетних камня и пресс. И ослик, который ходит по кругу.

Говорят, что, поссорившись с арендатором, Стефания перестала появляться на территории отеля, она велела прорубить тропинку в роще и спускалась в деревню другим путем: через оливковые посадки и дальше вниз, по каменистому склону холма. Их ссора произошла из-за вывески, если верить слухам. Перестроив здание на новомодный манер, Аверичи задрал нос и решил назвать его «Отель Европа Трамонтана». На клумбе у парадного входа даже карту Европы выложили маргаритками. Увидев новую вывеску, Стефания пришла в ярость и в тот же день явилась к хозяину с требованием вернуть название. Аверичи показал ей контракт, где особым пунктом было выделено его право поступать с землей и зданиями так, как ему заблагорассудится. Старая хозяйка плюнула ему под ноги и ушла, расшвыряв по дороге маргаритки.

Будь я на месте Стефании, ни за что не отдала бы свой дом на разграбление. Ходили слухи, что после пожара в часовне она была какое-то время не в себе, так убивалась, как будто там не поддельные мощи сгорели, а чудотворные. Похоже, арендатор выбрал удачный момент: хозяйка приняла пожар за плохой знак, а может, просто устала управлять поместьем, занимавшим половину мыса, а может, и то, и другое.

Добравшись до парка, я перешла на шаг, чтобы передохнуть. Итак, капитана мы отодвинули на край доски, где он побудет до появления новых улик, если они вообще когда-нибудь появятся. Комиссар считает его невинной пчелкой, но я знаю, что он замешан, и буду рыть землю, пока не доберусь до его шмелиного гнезда. Теперь самое время заняться остальными. Часики убийства тикают быстро, как говорил наш преподаватель по криминалистике, чем больше проходит времени, тем труднее распутывать чужие ходы и уловки.

Загадочный листок, найденный у фельдшера Нёки, на который я возлагала большие надежды, у меня хватило ума не показывать комиссару. Я показала его кастелянше, спросила ее, не похоже ли это на попытки скопировать хозяйкину подпись, и тут же получила ответ.