— Вечером за столом намечается большая компания: ваш
дядя, Менар, вы двое, я и моя сестра, биолог Вандаль…
— Вандаль? Я знаю его с самого детства! Он старый друг
нашей семьи.
— Он здесь с одним из своих коллег по Медицинской
академии, знаменитым хирургом Массакром.
— Занятная фамилия для хирурга!* — пошутил мой брат
Поль. — Б-р-р-р! Не хотел бы я у него оперироваться…
* Одно из значений французского слова
чение, истребление».
13
— И напрасно. Это лучший хирург Франции, а может
быть, и всей Европы. С ним, кстати, приехал один из его
друзей — и одновременно учеников, — антрополог Андре
Бреффор.
— Тот самый Бреффор, что занимается патагонцами? —
спросил я.
— Так точно. Словом, каким бы просторным дом ни был,
все комнаты сейчас в нем заняты.
Сразу же по прибытии я прошел в обсерваторию и по-
стучался в дверь кабинета дяди.
— Войдите! — проревел он, но, увидев меня, смягчил-
ся. — А, это ты!..
Он поднялся из кресла во весь свой гигантский рост
и стиснул меня в медвежьих объятиях. Таким я вижу его
и сейчас: седые волосы и брови, черные как уголь глаза, ши-
рокая черная-пречерная борода, веером опускающаяся на
жилет.
Робкое «добрый день, мсье Бурна́!» заставило меня сде-
лать полуоборот: у своего стола, заваленного листками с ал-
гебраическими формулами, стоял Менар. То был невысокий,
щуплый человечек в очках, с козлиной бородкой и огромным
морщинистым лбом. Под столь незначительной внешностью
скрывался человек, свободно владеющий дюжиной языков
и способный извлекать немыслимые корни, человек, кото-
рому самые дерзкие теории физики и математики были так
же ясны, как мне — бурдигальские горизонты в окрестно-
стях Бордо. В этом мой дядя, превосходный исследователь
и экспериментатор, не годился Менару даже в подметки, зато
вдвоем они составляли могучую пару в области астрономии
и атомной физики.
Стрекот пишущей машинки привлек мое внимание к дру-
гому углу.
— Ах, да! — спохватился дядя. — Забыл тебя представить.
Мадемуазель, это мой племянник Жан, бездельник, так и не
научившийся точному счету. Позор нашей семьи!
— Не один же я такой, — возразил я. — Поль в арифме-
тике смыслит не больше меня!
— Тут ты прав, — признал дядя. — И это при том, что их
отец щелкал интегралы как орехи! Хиреет наш род, хиреет…
14
Впрочем, с ними тоже не все так плохо. Жан обещает стать
прекрасным геологом, а Поль, я надеюсь, кое-что все же по-
нимает в этих его ассирийцах.
— В индусах, дядюшка, в индусах!
— Да какая, в принципе, разница — что одни полный
сброд, что другие! Жан, это Мартина Соваж, сестра Мише-
ля, наша ассистентка.
— Как поживаете? — произнесла девушка, протягивая
мне руку.
Я пожал ее, не успев даже толком прийти в себя. Я ожидал
увидеть остроносую лабораторную крысу в очках, а передо
мной стояла крепкая девушка с фигурой греческой статуи
и столь правильным лицом, что его совершенство приводило
в отчаяние. Впрочем, лоб, возможно, был чуть низковат, но
под ним сияли восхитительные серо-зеленые глаза, а обрам-
ляли его длинные пряди на удивление черных — ведь брат
ее был блондином! — волос. Про нее нельзя было сказать,
что она хорошенькая. Нет, она была по-настоящему красива,
красивее всех женщин, каких я когда-либо видел.
Ее рукопожатие было дружеским и коротким, и она сра-
зу же снова погрузилась в свои расчеты. Дядя увлек меня
в сторону.
— Вижу, Мартина произвела на тебя впечатление, — ус-
мехнулся он. — Впрочем, как и на всех, кто ее видел; по-
лагаю, дело тут в контрасте с этим местом. А теперь извини
меня, но мне еще до вечера нужно закончить работу, чтобы
подойти к ночным наблюдениям во всеоружии. Как тебе
известно, персонал я все еще не набрал. Ужинаем мы в по-
ловине восьмого.
— И как, важная работа? — спросил я. — Мишель сказал,
происходят какие-то странные явления…
— Странные! Эти явления опрокидывают всю нашу науку!
Ты только представь себе это: туманность Андромеды, от-
клонившуюся на восемнадцать градусов от своего обычного
положения! Одно из двух: либо эта туманность действительно
сдвинулась, но тогда она должна развить скорость физически
невозможную, потому что еще позавчера она была на сво-
ем месте, либо, как полагаем я и мои коллеги из обсервато-
рии Мон-Паломар, свет этой туманности отклонился из-за
15
какого-то феномена, которого позавчера еще не было. И не
только
правлении, свет Нептуна, возможно, даже… Из всех гипотез
наименее абсурдной кажется следующая: ты, конечно же,
знаешь — или скорее, наоборот, не знаешь, — что луч света
способно отклонить мощное гравитационное поле. Сейчас
все происходит так, как если бы где-то в солнечной системе,
между Андромедой и нами, появилась некая огромная масса
материи, и эта масса невидима! Это глупо, немыслимо, но
тем не менее это так!
— Бернар мне говорил, что когда они возвращались из
своей последней экспедиции…
— Ты его видел? Когда?
— Вчера.
— А когда он вернулся?
— Позапрошлой ночью, и как раз таки с орбиты Нептуна.
Так вот, он говорил, что, по всей видимости, их тоже что-то
отклонило…
— Насколько? И когда?