Карьера

«Волна христианского обновления, которая затопила сегодня Россию… Есть живое доказательство непринятия народом доктрины Кремля. Нуждающиеся в самом необходимом и не находящие его на прилавках магазинов или отворачивающиеся от него, как не соответствующего элементарным представлениям современного человека о качестве, моде и ассортименте… Советские люди пытаются найти оправдание и цель своей жизни хотя бы в христианской надежде…»

— Значит? «Затопили»?! — про себя проговорил Корсаков. — «Христианское обновление?..»

Он почувствовал, что невесело смеется.

— Если что и затопила?.. То — водка! — крикнул он и ударил кулаком по колену.

Февронья, испуганная, заглянула в кабинет. Он сидел, закрыв глаза. Не понимал, не хотел, незачем были ему эти нечистые, скользкие речи.

Как там говорил Ф. М. «Вечная жажда русского народа всеобщего, всенародного, всебратского единства во Христе?!»

Да, грустновато! Если не смешно…

«Единения во Христе, значит, жаждал русский народ?»

…Тогда, в тридцать третьем, за Корсаковым приехали на следующую ночь после разговора на веранде. Вернее, поздним вечером. В половине двенадцатого.

Машина осталась в березовой рощице — дальше проезда не было. На крыльцо поднялся пожилой, в штатском. Мягкое, полноватое интеллигентное лицо. Шагах в трех-четырех стояли еще двое — в военной форме.

— Корсаков? Александр Кириллович?

По старой солдатской привычке он аккуратно и быстро оделся. Потянулся к плащу — на улице накрапывал теплый дождь. Трава блестела черным лаком.

Не обязательно, — показал на плащ сотрудник в штатском. — Мы на машине.

Александр Кириллович услышал, как растворилась дверь. Обернувшись, он увидел закутавшуюся в оренбургский платок, позевывавшую Машу.

Она была совершенно спокойна!

— Мы вас разбудили? — почти галантно спросил штатский. Он был похож сейчас на вежливого соседа по даче.

— Ну, что вы! Я читала…

Машенька протянула к Корсакову руки и, потянувшись, как со сна, — спокойно-спокойно, домашне-домашне! — чуть зевнув, поцеловала его в щеку.

— У нас здесь такая скука! — улыбнулась она «соседу». — А в Москве Александр Кириллович… Хоть немножко развеется!

Она погладила Корсакова по плечу. На мгновение прижалась к нему, прощаясь. Только через несколько секунд, уже идя за штатским по мокрому участку, Александр понял, что она даже не произнесла, а выдохнула, передала ему: «Это не арест!»

Он на секунду замер… И тут же за его плечами, во влажной зеленой темноте, выросли двое одинаковых военных.

— Что-нибудь забыли? — чуть быстрее, чем нужно, спросил пожилой.

— Нет! — сам себе ответил Корсаков. Только для этих слов Маша и вышла проводить его. Сколько же раз за ее в общем-то короткую жизнь она видела аресты? Аресты отца, родственников, близких, дальних… В России, в эмиграции, в Шанхае!

Она-то знала! Она-то разбиралась! — И он с благодарностью, с неожиданным, непривычным чувством неодиночества поверил ей.

— Если можно… Чуть быстрее! — тихо сказал штатский, незаметно посмотрев на наручные часы.

* * *

— Что же… Вы! Не появляетесь?

Сталин сидел на низкой кушетке, покрытой свисающим со стены, неновым темным ковром. На даче (в пределах Москвы, как понял Корсаков, когда они мчались по городу) было прохладно. На плечах Иосифа Виссарионовича была меховая безрукавка.

— Самим приходится… Искать!

Он сидел, опустив плечи, опершись двумя руками о диван. Смотрел за окно, где раскачивались темные, тяжелые ели.

— Тоже мне — барын!

Корсаков молчал.

Сталин не спеша, искоса, равнодушно посмотрел на него. Оценил, что Корсаков не оправдывается.

— Читал твой отчет, — тихо сказал Иосиф Виссарионович. — В общем… — Повисла пауза, от которой Корсакову стало холодно. — …Ты правильно оцениваешь политическую ситуацию!

Снова посмотрел на Корсакова — «почувствовал ли тот облегчение? От его, сталинской, похвалы?»

И вдруг тоном приказа: «Садись!»

Александр Кириллович присел на стул у круглого, покрытого плюшевой скатертью, стола.

Казалось, Сталин не очень представлял, о чем пойдет разговор.

— Молчишь?

Корсаков не ответил.

— Почему не добивался личной встречи?

Он начинал сердиться.

— Вы слишком занятый человек… Товарищ Сталин.

— Эх!! — гортанно выкрикнул Иосиф Виссарионович. — Уже — «наговорили»! И что за народ?! Как сплетницы! Как кухарки какие-то…

Он, с едва заметным напряжением, поднялся с низкой тахты, сделал шаг к Корсакову. Остановился, поправил спадающую с плеч безрукавку.

— Ты! Такие, как ты… — он приподнял палец, начиная мысль… — Золотой запас партии! Мы с тобой одну каторжанскую пайку делили! А они… это ели? Они?.. Это знают?!

И ответил сам себе…

— Нэт!

Сделал несколько шагов по кабинету. Резко повернулся к Корсакову — с вдруг потемневшими от гнева глазами.

— Они — бэлоручки! — Они хотят Революцию… Делать в белых перчатках!

Он махнул куда-то за стену.

— Не выйдет! Товарищи! «Золотой запас»?