Карьера

— Вы пока поработайте, — она погладила его по голове, как малого ребенка. — А мы с Василием… Решим наши дела!

Она уже взяла бразды правления, и, когда подошла к детине, тот покорно встал.

— Мы, Василий… Три раза с тобой договаривались? — спросила она.

— Три! — радостно согласился Василий.

— И три раза… Ты меня обманывал?

— Обманывал!

— Так что…

— Так у меня… Деверь с армии вернулся! — как великую и все оправдывающую причину преподнес плотник.

— Деверь — не деверь! А договаривались! — в ее голосе были нотки старой, строгой учительницы. — Нет, ты скажи? Василий? Договаривались?

— Ну… Договаривались!

— Нет, не «ну»! А точно — договаривались! И в эту пятницу… И в понедельник! А сегодня — какой день?

— Ну… среда.

— Так почему ты не пришел в понедельник?

— Ну, понедельник… Известное дело!

— Опохмелялись! С деверем?

— Ну…

— Я бы сама вам поставила! Вы меня знаете… Я человека всегда пойму!

— Ну, это… Погулять еще хотелось!

— Это вы палатку на станции разбили? Пивную?

— Ну… С деверем!

— Он, что? Такой же медведь… Как ты?

— Да не, я один… Он так… Плёвый…

— А теперь… Вместо милиции ты ко мне пришел? А потом скажешь Онищенко, что у Корсаковых работал?!

— Ну… Не садиться же? За такое дело?! — искренне возмутился Василий. — Ну, своротили!.. Ну там… Пятое-десятое! Я понимаю — убили бы кого-нибудь?! А то…

Он смолк, завод его возмущения кончился.

— У тебя же — трое детей! — Февронья Савватеевна погрозила ему пухлым, маленьким кулачком. — О чем ты думаешь? Шавырин?!

— Ну! Я не такой!.. Я дом помню! Я Нинке в Покров сапоги купил… Сто дубов отдал! Эти… югославские!

Февронья Савватеевна некоторое время смотрела на него. Потом сказала, повернувшись к Александру Кирилловичу.

— Он ей «за сто дубов»… сапоги! А она у Дементьевых три дня уже гуляет!.. С ихними молодыми! Это как расценивать, по-вашему?

— А вам это… Откуда известно? — Корсакова раздражал ее учительский тон. — Это его личная жизнь! Частная, как говорится, жизнь! Это — неприкосновенно!

— А по-моему — это равнодушие! — парировала Февронья и, снова повернувшись к Шавырину, произнесла, как приговор: — «С Онищенкой… Я из-за тебя! Объясняться не намерена! В сотый раз!

Василий скис.

— Да, уж в прокуратуру дело пошло!

— Тем более…

— Я думал… — начал было плотник.

— Раньше надо было думать! — Февронья, сложив руки, смотрела куда-то за окно.

— Я думал… Вот он! — Василий кивнул на Александра Кирилловича. Так показывают на важный, но неодушевленный предмет.

— Еще чего придумал?! — возмутилась Февронья Савватеевна. — У нас этих… Блатмейстерских дел… Не в заводе!

— Ну чё… Ему стоит? — опустив глаза, бурчал Василий. — А беседку… Я враз подлатаю! И бесплатно! Мы понимаем — воздухом ему надо дышать!

— Да и некогда сегодня беседкой заниматься! Гости у нас… — голос ее мягчал.

— Да я мигом! И брусочки захватил! И вагу… — почувствовав ее колебание, заторопился Василий. — В лучшем виде все будет! В лучшем виде…

Он метнулся к двери, но его остановил голос Корсакова:

— А меня-то вы что ж… не спросили?

Шавырин озадаченно, почти испуганно, взглянул на него. Потом на Февронью. «Камни заговорили!»

— Да я с хозяйкой… Всегда, — растерялся Василий. — Вам-то… По годам вашим?!

— А это уж вообще… Черт знает что, — начал подниматься со стула Александр Кириллович. — Мои года — это мои года!

Василий открыл рот, чтобы повиниться, но Февронья Савватеевна остановила его.

— Ты начинай… Работай! — она подтолкнула его к двери. — А мы тут… Сами! Работай, работай…

Шавырин исчез за дверью.

— А вы, оказывается… В нашей местности — весьма влиятельное лицо?! — с недоброй иронией проговорил Александр Кириллович. — То-то я смотрю! То участковый на чай к вам пожалует! То магазинная «дива»… О чем-то с вами на кухне шепчется? А теперь, я вижу… У вас здесь — просто целая «дворня»… Владетельная особа!

— Я вам блокнотик принесла?! — отрезала Февронья Савватеевна. — Принесла! Вот и работайте!

Накинув платок, она хотела было двинуться во двор, но старик остановил ее.

— Вы что… Не поняли меня? — спокойно и строго спросил Корсаков. Так он говорил, когда был очень разгневан. Именно так — спокойно и строго. Его настоящий гнев проявлялся не в раздражении, не в криках, не в недоброй иронии, а именно так.

— А кто ж нам, старикам, поможет? — попыталась оправдаться Февронья Савватеевна. — Как ни простые люди?!

— К коим вы себя, лично, конечно, не причисляете? — спросил Александр Кириллович. — Вы же сами — не «простой человек»?.. Я вас правильно понял?

— Ну… Не знаю, — не смогла сдержаться Февронья Савватеевна. — Я, конечно… Не из каких-нибудь… Там…

— Договаривайте! Договаривайте…

— И договорю! Нечего кичиться! Это не интеллигентно!

Александр Кириллович передернулся, как от нервного тика.

— Если я вас… Интеллигентку! — процедил он еле слышно: Я еще раз… Увижу… С другим таким же… Интеллигентом! — Онищенкой, например?.. За моей спиной решающих, кого из жуликов и хулиганья спасать… Кого казнить… а кого миловать…

Он чуть перевел дыхание и закончил совершенно спокойно… Ровным и неожиданно молодым голосом:

— То я вас! Обоих! С лестницы спущу! Вместе со всей вашей «дворней»!