Карьера

Он был в ярости. На самого себя. На то, что бродил в темноте! Что многого не понимал… А от этого «многого» зависела его судьба, честь, дети.

— Ты мне антисемитизм… Не пришивай! — спокойно, грозя пальцем, предупредил Тимошин. Предупредил нехорошо! С подозрением.

— Я кажется… Кое о чем… догадываюсь, — начал Корсаков.

Сергей Венедиктович поднял глаза — в них было беспокойство. Кирилл это увидел. Он не ошибся. И поэтому не стал продолжать.

— Ну…

— Мы не на равных говорим, — Корсаков сел, закинул ногу на ногу, давая понять, что теперь инициатива у него. — Ты знаешь многое! Если не все… Я же только догадываюсь? Понимаешь разницу?

Тимошин понимал! И поэтому продолжал с осторожностью человека, вступившего с твердой земли на лед…

— Пока ситуация… Контролируемая!

Он бросал пробный шар… Обещание. Даже аванс…

— Кем?

Тимошин только пожал плечами. Мол, само собой ясно!

— Вами?

— Мной!

— Нет! Вами! — Кирилл Александрович поднял голос, и Сергей Венедиктович мгновенно понял, что Корсаков вспомнил свою встречу в Андрианом. Вчера в Домжуре. Но он не знал, что сказал ему Андриан? Разговор был на ходу. Но что-то важное Корсаков успел зацепить…

— Кого ты имеешь в виду? Под — «нами»?!

— Допустим! Твоим отделом, — выжидал Кирилл.

— Ну, мое мнение в общем-то… Хотя… и не всегда…

— Не столько твое, сколько — Нахабина?!

Он бросил эту фамилию, как дротик, хотя если бы Тимошин снова пожал плечами, не было бы ничего удивительного. Сергей Венедиктович и попытался это сделать, но жест вышел неуверенный, слабый…

— Конечно… Он — начальник отдела! — Сергей Венедиктович сам почувствовал, что нужно было отвечать не так!

— Я даже поверю… Что ты защищал меня! — уже наступал Кирилл. — Только… от чего? В чем я провинился?

Тимошин быстро, исподлобья, посмотрел на него.

— Не повторяйся! — Заметив, что Корсаков не понял его слов, добавил: — Вчера ты говорил, что чист… Сегодня! Этой чистоте я уже не верю!

Сергей Венедиктович ухмыльнулся, мол, твое право! Но это ничего не меняет…

— Пойми! — через короткую паузу, придя к какому-то решению, снова начал Тимошин. — Бывают такие времена… Когда лучше, безопаснее… Лучше — лечь на дно. Как подводная лодка! Чтобы тебя было нельзя прослушать… Ни-и-икаки-ими… Приборами!

Он даже сморщился, для пущей убедительности, и голос его сорвался.

— Тебя… как — нет!

— А похоже… Что меня… И так нет? — улыбнулся ему Кирилл и развел руками.

Тимошин не понял. Замер.

— Нет! Ты есть…

— «К сожалению»? Ты это хочешь сказать?

Тимошин не ответил, а Корсакову больше не хотелось продолжать разговор.

— А не кажется ли тебе… — неожиданно для самого себя, тихо и внятно, начал Кирилл. — Что со мной… Уж слишком… Круто?.. Ну, наверно…

Он подбирал слова.

— …Наступил я на чье-то самолюбие? Пусть не на руку сыграл… Там кому-то? Но нельзя! Уж так! По-волчьи…

Он почувствовал жалость к себе и не нашел сил ее прогнать.

— Или хотя бы… объяснили мне? Ты бы хоть объяснил! Я бы… как-то переиграл! Не враги… все-таки?

Тимошин решал. Но не был уверен, что это не уловка…

— Ты понимаешь… — Сергей Венедиктович ухитрился даже выползти из глубокого и низкого кресла и теперь медленно, тяжело ходил по комнате. — Ты только верно пойми… Тебя слишком долго не было! А тут… Многое переменилось, усложнилось. Как-то обозначились притяжения, отталкивания. В России всегда так… Ну, если хочешь, можно назвать это землячеством, чувством малой Родины, как теперь говорят.

Он торговался сам с собой… Хотелось и показать этому вчерашнему вундеркинду, удачнику, маменькиному сынку, что все на других местах… А рядом была и жалость… И что-то покровительственное… И одновременно страх перед человеком, которого он, наверно, до конца так никогда и не понимал.

— Понимаешь… Россия всегда очень быстро обюрокрачивалась! И в этом ее спасение! Как ни странно…

Он улыбнулся… Даже удивился собственной мысли.