Карьера

И сейчас он знал, что среди этого обычного вечернего, оттрудившегося за день люда он все равно еще не исполняет своей главной, предназначенной ему обязанности. Жить равным среди людей, но первым из них отвечать за свою жизнь. Свою и их жизнь… И в этом не было ни честолюбия, ни переоценки себя. Он был просто рожден для этого! И никогда — даже наедине с собой! — не отказывался от этого предназначения и права. Наверно, потому, что самое сильное в нем было чувство мужчины, главы семьи. (Если бы так отчаянно не сопротивлялась Марина, у него было бы не двое, а восемь, десять, двенадцать детей!) И еще Кирилл Александрович знал, что и этого ему было бы мало… И сейчас он ощущал знакомое, глухое, спокойное чувство сопричастности… Ответа за них, за всех, за толпящихся у выхода… встающих с лавок… первыми спрыгивающих с остановившейся электрички… Невольное беспокойство старшего, зоркость в восприятии этого обычнейшего, будничного процесса не покидали его! Он отдавал себе в этом отчет.

Он шел в спокойной, неплотной толпе по перрону и думал с облегчением, что все его нынешние неурядицы, сложности в общем-то не слишком драматичны. Не по-мужски было бы придавать им какое-то особое значение!

Он замер… На него наткнулись шедшие сзади, в неярком освещении, люди.

Неужели всему виной та… Годичной давности?.. Его телеграмма из Рима? Но ведь, в конце концов, признали его правоту? Ему даже объявили благодарность! И повышение в ранге через полгода он тоже связывал с тем своим отчаянным напором на Москву. «Значит, он доказал свою правоту? В Карсьене строился атомный реактор!» Доказал! Все, казалось, были за это? А на самом деле?!

Нет! Не может быть, чтобы его информация была уничтожена!

По дороге его взгляд выхватил свободный автомат. Он машинально набрал номер тимошинского кабинета. Никто не отвечал.

Корсаков посмотрел на часы… Было около девяти. «Конечно, он уже давно дома!» Домашнего телефона он не помнил!

Да, да, Логинов в те месяцы был в Италии… Всему свету было известно, что он добился небывалых, а главное, неожиданных успехов… Его, Кириллова, телеграмма (вернее, три телеграммы!) перечеркивала все успехи Логинова… Нет! Конечно, никто, кроме трех-четырех людей в Москве, об этом бы не узнал. Тем более пресса. Там не могло быть ни строчки. И не было!

«И тем не менее! Тем не менее… Если уничтожена его информация о заводе обогащения урана — то, значит, должен быть уничтожен и он…»

Кирилл закрыл глаза и увидел (вспышкой, рядом с собой, как будто это происходит сейчас!) счастливое, помолодевшее лицо Логинова на римском аэродроме. В двух шагах от себя… Он улетал тогда победителем!

«Неужели все так просто? Логинов и дал команду раздавить его? А не слишком ли высоко? Кто ниже? Нахабин?»

Последняя его, Кирилла, телеграмма была в три адреса! В три ведомства.

«Значит, побоялись друг друга? Побоялись не заметить… В этом, значит, был его выигрыш?! Его тактическая находка…» Но тогда он меньше всего об этом думал. Он был готов вылететь сам в Москву. Но посла не было… Запрашивать разрешение из Москвы означало заранее все проиграть…

Корсаков постоял минуту, стараясь успокоиться.

«Значит, все, что шаталось вокруг него все это время… Все это непонятное ему, не поддающееся фиксированию колебание почвы под его ногами, — следствие его главной победы? Да при чем тут победы? Исполнение долга! Профессиональной добросовестности?» А оказалось — поражения? Его информацию или спрятали? Или сделали «дезой»! А его самого… Тогда?.. Приняли за кого? Нет, он не мог, не хотел себе сейчас отдать отчет. До конца.

Кирилл вскочил в телефонную будку. Вырванная дверь валялась на траве, рядом, шагах в двух, с разбитыми стеклами. Он снова набрал номер.

Конечно, тимошинский телефон молчал. Непонятно было, на что он надеялся?! «Ведь сам Сергей наверняка и добивал его?! Или еще сопротивляется? Колеблется?!»

И все-таки он снова, как зачарованный, набирал и набирал его номер. И вдруг… трубку подняли!

— Ты где? — сухо спросил Сергей Венедиктович.

— Не знаю, — машинально ответил Корсаков.

— Ты что? Пьян? — с каким-то удовлетворением спросил Тимошин.

— Нет! Я сейчас буду дома… Ты приедешь?

Пауза.

— Да! — коротко ответил Сергей Венедиктович.

Холодный порыв ветра подсказал ему, что пора спешить домой. Он провел пальцами по покрывшейся пупырышками от холода коже и вдруг начал растирать руки старательно… Согреваясь… Почти со злостью. Как перед поединком!

Молчавший шофер такси возвышался перед его взглядом живой, тучной, сопящей горой все те полчаса, которые они кружили по Москве. Шофер был не москвич, и Кирилл Александрович тоже мало мог ему помочь. Да, он забыл! Забывает свой город…

Вдруг вспомнилось лицо его коллеги, американского профессора Бена Тернера! Веснушчатое, полное, с белесоватыми, умными глазами. Их ужин в тот вечер… Какая-то весьма дорогая остерия… Пустая, с бесконечными гирляндами каких-то ракушек, засушенных рыбок, моллюсков, пучков зелени, красного перца, свисающих прямо на голову…