Капитаны в законе

– Тебе снова повторить, чем я считаю разглашение чужой тайны?

Михаил Ярославич досадливо крякнул, но больше ни о чем не спрашивал. Криво усмехнувшись, поинтересовался лишь, как Сангре собирается объяснить свою отлучку невесте.

Петр ответил, что лгать не станет и скажет правду, но не всю. Мол, в Витебск. А там, как знать, может, и до Полоцка путь ляжет – все зависит от цен на меха, на янтарь и прочее в тех землях. И если они не устроят, возможно, придется плыть аж до самой Риги.

– Думаешь, не сведает, куда на самом деле отправился?

– Сведает, – согласился Петр. – Но я ведь и впрямь поначалу туда поплыву. А там у Витебского князя Ярослава Ольгерд в зятьях, сынишка Гедимина. Он и подскажет как быстрее до Трок добраться.

– Ну и как ты свою тайну сохранишь, гусляр? Все одно – придется на меня ссылаться, – усмехнулся князь, насмешливо глядя на своего собеседника.

– Не придется, – отмахнулся Сангре. – Он тоже в моих знакомцах. Лишь бы на месте его застать.

– А коль не застанешь?

– Тогда дальше поплыву, к Полоцку. Там родной брат Гедимина Воин сидит.

– Он тоже в твоих знакомцах?

– Тоже, – не стал таить Петр.

Князь недоверчиво покрутил головой, тяжело вздохнул и… неожиданно пожаловался:

– Сызнова ты для меня с этими знакомцами темным стал. Да и рассуждаешь мудро: и про тайну, и про путь-дорожку. И никак мне тебя раскусить не удается.

– Не надо меня кусать, – попросил Сангре, продолжая простодушно улыбаться. – Я невкусный.

– Ладно, ступай, – недовольно махнул рукой Михаил Ярославич. – А за грамоткой сам заглянешь послезавтра поутру. Да не мешкай там, – попросил он тихо.

И такая грусть была в его голосе, что Сангре на миг стало не по себе.

Вернувшись в свой терем он, улучив момент и оставшись наедине с Изабеллой, посоветовал ей написать письмо кузену. Мол, у него сейчас как раз надежный человечек из числа купцов в те края засобирался, передаст в целости и сохранности. Заряницу же попросил – вдруг и впрямь задержится – едва Горыня закончит свою работу, не дожидаясь его, начинать чеканку монет.

Но главный разговор у него состоялся с княжичем Дмитрием, чтобы он постарался придержать отца, если тот надумает ехать в Орду, не дождавшись возвращения Петра. А коль не получится, пускай постарается сделать так, чтобы он поехал каким-нибудь путем подлиннее – пусть пробудет в дороге как можно дольше.

С собой он поначалу решил взять, как и Улан, всего десяток человек – пять пар весел предостаточно, но, припомнив кое-какие нюансы последней беседы с литовским князем, передумал. Гедимин – мужик ушлый, своей выгоды не упустит и запросто может взамен нужной грамотки ответную просьбу выдать. И касаться она будет – к гадалке не ходи – крестоносцев.

Хорошо, если дело ограничится теорией, то бишь советом, а если он попросит помочь на практике? Дескать, удалось один раз, со взятием Христмемеля, давай еще чего-нибудь захвати, раз у тебя так хорошо получается. Тогда лучше иметь побольше своих людей под рукой. И потому Петр прихватил с собой часть навербованных в Твери бойцов. Правда, из них он отобрал лишь пять пар арбалетчиков, хотя просились все без исключения, даже поправившийся на вольных харчах сын Дягилев.

Кое-кто даже исхитрился уговорить его, но в случае с Вовкой-Лапушником Петр остался непреклонен, благо, к тому времени успел послушать песни юнца. Голос у паренька был что надо – звонкий, чистый.

И хотя русские песни того времени были протяжные, требующие хорошей дыхалки, выпевал он слова легко, тянул ноты, сколько требовалось, причем чувствовалось – делает он это легко, без особого напряжения, «с запасом».

А уж когда Петр как-то попросил подыграть ему на гуслях и затянул романс на слова Есенина, то и вовсе изумился. Паренек практически сразу ухитрился подобрать нужную тональность, и в конце Петру уже казалось, что Лапушник не раз играл эту мелодию.

Так он и сказал раздосадованному юнцу. Мол, уже одна феноменальная память заслуживает того, чтоб держать его в самом глубоком тылу. А учитывая второй, музыкальный, и вовсе говорить не о чем. И, чтоб подсластить пилюлю, поинтересовался, каким именем окрестили его отца в церкви.

– В честь Миколы-угодника прозвали. А на кой тебе?

– Так вот пройдет время и тебя за один твой голос все станут по имени-отчеству величать. Будешь ты, сын Дягилев, Владимиром Николаевичем.

– Тебя впору уже сейчас за него по имени-отчеству величать.

– Прямо как боярина? – недоверчиво уставился на него паренек.

– Бери круче. Бояр в Твери много, а ты такой один. Точно, точно. Вот соберешь ансамбль…

– Чего?!