Проклятое золото храмовников

Валерий Елманов Проклятое золото храмовников

© Елманов В., 2017

© ИК «Крылов», 2017

* * *

Памяти моего брата Александра Миленина посвящается…

Пролог. Затишье перед бурей

Петр проснулся резко, словно кто-то толкнул его в бок. Торопливо сев на своей постели, он с силой потер виски и застыл в раздумьях, но ненадолго. Спустя минуту он уже одевался, а когда поднялся Улан, обычно просыпавшийся гораздо раньше своего друга, тот уже сидел за столом и что-то сосредоточенно строчил на третьем по счету бумажном листе. Еще два, заполненные мелким убористым почерком, лежали на краю стола.

– Небывалое явление, – прокомментировал Улан. Вся канцелярская работа в их дуэте обычно возлагалась на его плечи. – Мой побратим-одессит Петр Сангре взял в руки перо. Самолично. Без многочасовых коленопреклоненных просьб. Без угроз и суровых санкций. Вот любопытно, ты с цепи сорвался или тебя муха укусила? И кому это ты решил с утра пораньше эпистолу отправить, тратя драгоценные листы?

– Зря что ли я цельную пачку у секретарей Гедимина позаимствовал? Вот и решил попользоваться. А чего это тебя на столь беспощадную самокритику потянуло? – рассеянно откликнулся Петр, продолжая что-то быстро строчить на бумаге, периодически макая перо в здоровенную чернильницу.

– На какую самокритику?

– Ну как же. Вон, про санкции заговорил, то есть решил себя вконец опозорить, на одну доску с Евросоюзом поставив, а у тебя, насколько я знаю, с мозгами все в порядке.

– Ты мне зубы не заговаривай. Лучше сразу колись, кому строчишь?

– Не кому, а что, – очень серьезно, почти торжественно поправил друга Петр. – Записки для потомков.

– И, пыль веков от хартий отряхнув, правдивые сказанья перепишет, – понимающе кивнул Улан.

– Надо ж сообщить, как мы сюда попали, чтобы народ от болотного тумана предостеречь.

– Всенепременно, – преувеличенно серьезно согласился Улан, и посоветовал: – Только побольше страху нагони, чтоб прониклись. Как там… – он ненадолго задумался, припоминая, и завывающим голосом произнес: – Сему провидению препоручаю я вас, дети мои, и заклинаю: остерегайтесь выходить на болото, именуемое Красный мох, особенно когда на него спускается туман и силы зла властвуют безраздельно.

– Это твой баскервильский шутка, да? – мрачно поинтересовался Сангре. Улан кивнул. – Хорошо, я обязательно сделаю ха-ха в твою сторону, но таки потом, когда допишу. Кстати, имей в виду: строчу я в первый и последний раз. Это твои музыкальные пальцы созданы для сюрикенов и гусиных перьев, а мои совсем для другого: сабля, меч, копье, арбалет, на худой конец нож и в крайнем случае кузнечный молот. Ферштейн?

– Нихт, – не согласился Улан, бегло проглядывая исписанные листы, и пояснил: – Как я вижу, мне добавлять-то уже нечего – ты все успел написать. И про то, как мы сюда попали, угодив в туман на болоте, и про то, как нас по пути медведь чуть не загрыз, и как меня выходила местная деревенская знахарка Заряница, и как я позже по незнанию показал дорогу убегающему от тверичей московскому князю Юрию Даниловичу, и как нас за это чуть не повесил Дмитрий. Кстати, рекомендую указать, что он – сын тверского князя Михаила Ярославича и возглавлял погоню за Юрием, а то читателю будет непонятно. А почему ты не написал, что мы не просто развернулись и поехали на Запад, а вынуждены были это сделать, чтобы нас не прикончили по приказу озлившегося тверского боярина Ивана Акинфича? А озлился он за то, что я выиграл у него «божий суд», а если проще, то победил в рукопашном бою без правил. И про то, как мы его в заложники взяли, промолчал, и про то, как напугали божьей карой, чтобы он нас не преследовал, тоже упустил.

– Критиковать легко, – буркнул Сангре. – Вот взял бы сам и написал.

– Ну почему ж только критиковать, – добродушно возразил Улан. – Дальше у тебя все нормально идет, даже здорово. И как мы на святилище литовское напоролись, рыцарями разоряемое, и как крестоносцев валили, и как по просьбе Кейстута организовали для литвинов взятие тевтонского замка, – он бегло пробежал глазами по остатку текста и похвалил друга. – А про Римгайлу вообще очень деликатно написано. Согласилась не отнимать у нас пленных, потому как добра душой, ибо является жрицей богини любви. И никаких подробностей про твой тяжкий труд, из-за коего она и подобрела.

– Смеешься, – проворчал порозовевший от смущения Сангре.