Капитаны в законе

– Я был одним из трех десятников, – пояснил старик, – и именно мне и моим людям Кара-Темир доверил спасение Айгуль и маленького сына. Мы уходили на полночь в сторону Руси, ибо иного пути не имелось. Погоня настигла нас после полудня. Когда я заметил ее, то велел троим вместе с матерью и сыном уходить дальше, а сам вместе с оставшимися принял бой. Мы задержали убийц ненадолго, но успели сделать главное: еще на подходе мы лишили их чуть ли не всех заводных коней. Да и когда дрались, старались в первую очередь подранить лошадей. Я уцелел случайно. Наверное, они решили, что я тоже мертвый и потому не стали добивать. Но свое дело мы сделали – они не стали преследовать дальше. Когда я поднял голову, то увидел их возвращение обратно.

– А почему ты решил, что я – это он?

– Первое – твой возраст. Ты сам сказал, что тебе двадцать восемь лет, а Булат родился как раз в год Тигра[24], – и старик неторопливо загнул указательный палец.

Улан завороженно смотрел на заскорузлую мозолистую руку, на которой один за другим продолжали загибаться коричневые от вечного загара пальцы.

Средний из-за имени. По мнению Тукума оставшиеся с ним нукеры немного укоротили его, чтоб посильнее запутать следы или оно само слегка исказилось со временем.

Следующим был безымянный. Дескать, неизвестно, от кого из нукеров, оставшихся с Буланом, он услыхал, что и мать его отца и его собственная мать из рода ойратов, но это так и есть на самом деле.

И наконец цвет глаз Улана. Среди степняков синеглазые – большая редкость. Даже в роду Чингисхана они рождаются не часто. У Менгу-Тимура изо всех сыновей синеглазым был один Кара-Темир. Зато именно в таких возрождается дух Потрясателя Вселенной.

Как оказалось, большой палец старик приберег для последней, но самой главной приметы. Именно Тукуму довелось держать дитя в руках, когда они уходили от погони, и во время скачки правая ручка младенца от тряски высвободилась из-под пеленок. Тогда-то десятник и заприметил родимое пятно. Правда, в ту пору оно было совсем маленьким, но уже походило на маленького паучка. Сейчас, когда Улан вырос, паук превратился в настоящего каракурта и это тоже неспроста. По мнению старика эту отметину поставил великий Тенгре, дабы всем стало понятно, что он не кто иной, как истинный сын Кара-Темира.

А в заключение Тукум простер ладони к костру и торжествующе заявил:

– Да и ныне Высокое небо не забыло тебя. Вспомни, как радостно взметнулись вверх языки огня? Одного этого подтверждения вполне достаточно, дабы убедиться в истине моих слов.

Он поднялся на ноги и, глядя на своего собеседника сверху вниз, произнес:

– А теперь главное. Если бы некий батыр надумал выступить против Узбека, при этом провозгласив, что не станет разрушать старые святилища и разрешит каждому придерживаться любой веры, думаю, подле него собралось бы не один и не два тумена, а много больше. А если степь к тому же узнала бы, что сам воин – не безвестный, но из чингизидов, сын Кара-Темира, число желающих встать под его байрак[25] удвоилось бы.

Улан хотел ответить, что это безумие и коль колесо с исламской верой закрутилось, назад его не повернуть, ибо ни в одну реку нельзя войти дважды, но Тукум смотрел на него с такой надеждой, что вместо категоричного «нет» прозвучало уклончивое:

– Я должен подумать, – но даже при этих словах на лице старика отразилось такое вселенское разочарование, что Улан невольно добавил: – Большое дело начинается с малого раздумья. Ты сам сказал, что меня уже сейчас можно назвать бильге. А мне бы хотелось заслужить прозвище Улан-сечен.

– Ты прав, – кивнул старик. – Однако и медлить нельзя. Ныне с тех пор, как Узбек повелел склонить перед Аллахом наши головы, прошло всего четыре лета и многие помнят прежние времена. Но с каждым годом будет становиться все больше Абдулкахаров, Абдулхамидов, Абдурашидов, а названные рабами[26] арабского бога за тобой навряд ли пойдут и тебе станет тяжко собрать даже один тумен, ибо память людей недолговечна. Они просто смирятся перед неизбежным.

Помни это. А теперь… пойдем, а то нас заждались, – и он неспешным шагом направился к терпеливо поджидавшему их сыну.

Однако концовка у этой загадочной истории оказалась неожиданной. Когда ближе к вечеру они садились в свою ладью, откуда-то вынырнул тот самый Бури – сын Тукума, провожавший их к святилищу. Опасливо поглядывая наверх, дабы не попасться на глаза отцу, он стал сбивчиво просить Улана забыть о том, что старик успел наговорить ему. Мол, ничего этого не было и на их аул напали не люди Тохты, но обычные степные разбойники. А Тукум попросту слегка повредился умом, поскольку не смог сберечь молодого Кара-Темира. Да и по голове ему в той схватке здорово досталось, вот и видит теперь в каждом проезжем того младенца. На самом же деле Тохта очень любил своего младшего брата и когда узнал о случившемся, отправил на поиски разбойников два тумена и не успокоился, пока не нашел их гнездо и не казнил всех, закопав живыми в землю.

– Получается, во всей истории, рассказанной твоим отцом, ни слова правды? – уточнил Улан.