– Увы, я дал слово инквизитору в ближайшие два года у гражданина Оладьи по некоему заемному письму ничего не брать. Да, клятва была вынужденной. И человечек, которому я ее дал, как там бишь его, Хрен, Горчица, Перец, впрочем, неважно, мерзопакостный. Однако слово кобельеро свято, тебе ли, прелестная донья, того не знать. А кроме того, я целовал крест в подтверждение своего обещания, – Петр извлек крест из-за пазухи и продемонстрировал испанке. – Он – единственная память о моей матушке. И осквернить его ложью для меня… – он покачал головой, убрал крест обратно и весело улыбнувшись, продолжил: – Но на днях мне пришло в голову, что обещания не занимать в долг у твоего корешка я никому не давал. Вот тогда-то мне и пришел в голову сей обходной маневр.
– Согласится ли Овадья? – задумчиво протянула Изабелла.
– Должен, – заверил Сангре. – Условия-то какие. А для вящей надежности можно сделать приписку: если он не согласен, ты сама приедешь через полгода за деньгами и выберешь у него не только накопившиеся за три года проценты, но и пятую часть основной суммы. Думаю, он предпочтет отдать двести тысяч, нежели четыреста пятьдесят, либо он не жид, а шлемазл.
– Если перечесть флорины в гривны, сумма твоего заема составит…
– Тридцать семь тысяч и еще шесть сотен с хвостиком[15], – подсказал Сангре.
– Хватит ли?
– Вполне, – заверил ее Петр. – Во всяком случае, на ближайшие три года точно. А теперь о самом интересном – о том, как мне расплачиваться с вами, донья, поскольку купцу через три года я не смогу выплатить и четверти суммы, и он ее взыщет с вас. Я полагаю, если говорить о долгосрочной перспективе, полностью я смогу расплатиться лет через десять, не раньше, да и то при условии….
– Да хоть через сто, – перебила Изабелла и судя по равнодушному тону, было видно – её и впрямь не интересуют сроки отдачи.
– То есть как? – опешил Петр.
Было с чего. Вообще-то обсуждение процента, который он должен был выплатить Изабелле за пользование кредитом, являлось главной целью затеянного разговора. И на тебе. Он даже не успел начать, а его оборвали, не пожелав выслушать. Или обычно подхватывавшая мысль собеседника на лету Изабелла на сей раз его не поняла? Тогда…. Сангре хотел пояснить, что она его не поняла и он собирается честно вернуть все до последней куны. Единственное, что он хотел бы…, – и осекся на середине, недоуменно глядя, как она отрицательно качает головой.
– Это ты меня не понял, благородный идальго, – улыбнулась донья и ее узкие женские ладони мягко легли на запястья рук побратимов. – Помнится, некогда в Литве два храбрых рыцаря ради меня рисковали своими жизнями. И хотя вы вскоре узнали, что я на самом деле бежала от угрозы быть схваченной и обвиненной в ереси, вас это не остановило.
– Пустяки, – небрежно отмахнулся Петр. – На нашем месте любой другой бы…
– Любой?! – почти выкрикнула Изабелла. – Любой другой, услышав десятую часть того, что вам обо мне наговорили, охотно выдал бы меня инквизиторам, спасая свою душу и тело, а вы… Вы по-прежнему были готовы на все ради жалкой еретички, вдобавок подозреваемой в сношениях с дьяволом. Я этого никогда не забуду. Поначалу мне помыслилось, каюсь, что все заключается в жажде наживы некоего идальго, но тот, удостоверившись лишь в том, что долговое обязательство купца при мне, даже не удосужился прочесть его.
– Языками не владею, – проворчал Сангре.
– И не попытался отнять, – продолжила Изабелла. – А ведь считал, что оно на безымянного предьявителя. Да и потом, когда мы приехали в Тверь,
Голос ее прервался, глаза наполнились слезами, но она держалась, не давая им скатиться по щекам, и, глубоко вздохнув, упрямо продолжила говорить.
– А вы никогда не задумывались о том, чего стоит простое спокойствие души? Хотя да, вам такие думы в голову не приходят, ибо вы сильны как телом, так и духом. А вот моё сердце впервые за последние десять лет обрело безмятежность и покой, ибо уверено: рядом те, кто никогда не оставит меня в беде, защитят, уберегут, выручат, а надо – спасут, закроют от беды, подставив под удар свою грудь. И это при том, что они знают обо мне всю правду. Говорить после такого о долге передо мной, да еще и о резе, с твоей стороны, благородный дон Педро де Сангре, просто… неучтиво. Да что там – глупо, ибо я счастлива внести хоть какую-то лепту в
– Он не мог вмешаться, пообещав молчать, – торопливо пояснил Сангре.