Капитаны в законе

– Согласен, были кое-какие ограничения в правах, но касаемо погромов…. Знаешь, есть у граждан с берегов Сиона такая особенность – поплакаться в жилетку на то, как все плохо, причем преувеличив свои несчастья на несколько порядков. Вспомни гражданина Буншу: «Три магнитофона, три замшевых пиджака, три кинокамеры». Только в отличие от него, рассказывая про свои беды, они не стесняются помножить всё как минимум на десять, а зачастую и на куда большие числа – в зависимости от нахальства и наличия совести у каждого отдельно взятого индивидуума. Да что говорить, когда они даже с Холокостом ухитрились накрутить счетчик. Везде говорят про шесть погибших миллионов, а если покопаться в официальных источниках, число жертв и не дотягивает до полутора[13]. Нет, кто спорит, и полтора – цифра обалденная, согласен. Но как ни крути, получается, у них и здесь четыре магнитофона вместо одного. Это я им не в упрек. Просто такой нрав, специфика нации.

– Считаешь?

– Нет, знаю, – отрезал Сангре. – Ходячий пример – наша соседка тетя Хая, что жила на этаж ниже моей несравненной бабы Фаи. Про свои различные несчастья и лютое невезение она была готова рассказывать с утра до ночи, а про многочисленные болячки и косые взгляды окружающих, завидующих ее принадлежности к богоизбранной нации, с ночи до утра. Помнится, как-то ей случилось посеять кошелек, таки она закатила такую истерику, будто на днях продала Украину (и где тот придурок, согласившийся ее купить, хотел бы я знать), а выручку положила именно в него.

– Иногда сумма не важна. Но когда это все твои наличные….

– Тетя Хая все наличные, гуляя до Привоза, никогда не брала. И когда мы с пацанами тем же вечером случайно нашли ее потрепанное кожаное портмоне, валявшееся на выходе со двора, в нем лежало совсем немного гривен. Правда, она сказала, что остальные вытащил вор, но вот припоминаю ее сияющее лицо, и сдается мне, из него таки не вытащили ничего. Как сказала моя дорогая баба Фая, несколько часов захлебываться от рыданий, оплакивая потерю пары бутылок паленой водки с убогим закусоном биндюжников, это пошло.

– Но это единичный случай и…

– Тогда выдаю общий, то бишь за всю нацию. Вспомни-ка, хоть какой-нибудь народ в мире обзавелся цельной стеной плача, а? То-то. И еще одно. В одном из их святых свитков говорится об иудейском рае, состоящем из семи домов, один краше другого. Распределение ордеров на проживание в них строго согласно заслугам. А теперь вопрос клубу знатоков: кто проживает в седьмом, самом крутом?

– Ну-у, Авраам, Исаак, Иаков и иже с ними…

– Мимо, – торжествующе усмехнулся Сангре. – Товарищи скромно ютятся в другом доме. Он тоже приличный, но третий по счету.

– Тогда Соломон, Давид и прочие цари.

– Опять мимо. Они живут у том же подъезде, шо и Авраам.

– Моисей?

– А он охраняет этот третий дом.

– Тогда не знаю.

– Не расстраивайся, я бы и сам никогда не дотумкал, если бы не прочитал. Так вот в самом крутом доме еврейского рая живут те, кто умер от горя, оплакивая грехи Израиля. Прикинь, даже не те, кто молился за свою страну, но кто о-пла-кивал ее грехи, – по складам повторил Сангре. – Говорю же: особенность нации, – но закончил он свою речь неожиданно. – Но если тебя интересует лично мое отношение к ее национальности, Уланчик, я был таки чертовски рад, узнав, что она еврейка.

– Правда?! – расплылся в довольной простодушной улыбке Буланов.

– Истинная. Я систематически умиляюсь бескорыстию и щедрости твоей души, и для окружающих это чрезвычайно здорово, но для тебя самого… А теперь я хоть сейчас готов красиво упаковать тебя, повязать бантик и вручить оной донье, поскольку знаю – передам в надежные руки, ибо

Еврейская женщина русской
Отличный урок преподаст:
Коня на скаку перекупит,
Горящую избу продаст.

Но к черту лирику, – он покосился в сторону лестницы, ведущей на женскую половину, и деловито осведомился: – Ты помнишь, за что мы начали наш нервный разговор? За то, чтоб ты пошел на нашу конюшню проверить поводки, ошейники и прочую конскую упряжь, и не возвращался до моего визита к тебе, бо станешь лютой помехой в предстоящем финансовом сражении. Когда два маланца схлестываются в битве за звонкую монету, лучше промеж них не встревать.

И он величественным жестом указал другу на дверь, ведущую в сени. Буланов вздохнул и послушно направился к ней. Следом за ним подался и Сангре, ворча себе под нос:

– Облая столчаковая изба[14]… Придумают же. Нет, чтоб по-простому, как говаривал гражданин Шариков, а то пока выговоришь, уже перехотел, и это таки в самом лучшем случае.

Глава 10 К вопросу о наследственности

Вернувшись, Петр застал побратима как ни в чем не бывало сидящим за столом. Он не задал вопроса, застыв под притолокой, но Улан и без того прекрасно знал, что означают сложенные на груди руки и вопросительно изогнутая правая бровь. Буланов кашлянул в кулак и деликатно осведомился:

– Ты ж будешь требовать с нее деньги, верно?