Капитаны в законе

– Совсем худо, – мрачно прокомментировал тот.

– И я о том же, – кивнул Сангре. – Жизнь нынче такая, что на голой правде не далеко уедешь: либо затянешься, либо надорвешься.

– Стало быть, они на меня поклепы, а я им всем поддакивать должон?

– Не всем, – быстро поправил Петр. – Кавгадый, надеюсь, обещание со святынями сдержит. А если на них клясться, тут уже лгать не каждый из князей осмелится.

– А коль темник не…

– Пусть попробует, ему же хуже, – зло прищурился Сангре. – Но если и так, поверь на слово, кое-кто от своей клеветы отречется. И не один. А может, и все. Но это с князьями, а с новгородцами хуже. Боюсь, не получится у меня. Нет, будь у меня времени побольше, я бы и их уломал, подумаешь, торгаши паршивые, но так не успею. Потому и призываю покаяться перед ними, пускай и не виноват ты ни в чем.

– Князю перед купчишками худородными?! – вновь возмутился Михаил Ярославич.

– Такое и предлагать-то негоже, – торопливо сдал назад Сангре. – И в мыслях не держал, поверь. Ну как можно князю до такого опуститься? Но ты с иного бока зайди Ты – православный, они – тоже, верно?

– Ну, – нехотя подтвердил князь.

– А у Христа, если помнишь, все равны. Или нет? – И Сангре, дождавшись утвердительного кивка, продолжил гнуть свою линию, вынуждая Михаила Ярославича соглашаться с каждым своим словом. И хитрая тактика, сработавшая в случае с отцом Александром, не подвела и здесь. Услышав из уст князя еще пару-тройку «да», пускай и сквозь зубы, Петр выдал главное, к чему подводил тверского правителя:

– Вот и обратись к ним как христианин к христианам, – выдал он в финале. – Между прочим, апостол Павел именно так советовал поступать: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром». К тому же тебе не впервой. Насколько я знаю, ты и ранее шел новгородцам на уступки, верно? Причем, как князь.

– Когда прижимало.

– А сейчас нет? – невинно осведомился Сангре.

Михаил Ярославич хмуро передернул плечами.

– Как бы не пуще прежнего, – нехотя сознался он. – Ажно печет.

– Во-от, – протянул Сангре. – И я так думаю. Сдается, ты уже на краю завис и чтоб в пропасть не рухнуть, выход один: плюхнуться на землю и потихоньку отползать. Да, получается не очень-то красиво, на четвереньках, штаны на коленках запачкаются. Но… грязь отстирается, а жизнь останется.

– Иная грязь никогда не отстирывается, – начал было Михаил Ярославич.

– Это на княжеском одеянии, а на христианском по-другому, – поправил Петр. – А чтоб легче было, вспомни о Прощеном воскресенье. Там все друг перед другом каются и ничего. Считай, послезавтра оно для тебя наступит.

– Считай… Легко сказать, – вздохнул Михаил Ярославич. – Сам-то я ведаю, когда оно на самом деле должно быть.

– Ведаешь?! – ахнул Сангре, намеренно преувеличивая свое возмущение. – А ты часом заветы Христовы не запамятовал?!

– А при чем тут…

– При том, что для истинного христианина каждый день должен быть Прощеным воскресеньем, ибо возлюбить ближнего – главная его заповедь, а все остальные уже из нее следуют. Знаешь, один мудрец как-то сказал:

…Каждый поступок имеет значенье;

Только прощая, получишь прощенье…[44]

Князь почесал в затылке и озадаченно протянул:

– А ить верно. Ишь ты яко изогнул, – уважительно покосился он на Петра.

– Если верно, значит не изогнул, но выпрямил, – поправил его тот. – А когда человек навстречу шаг делает, другой призадумается, а там – как знать, может, и сам к тебе шагнет. Я уже Кирилле Силычу слова Екклесиаста напоминал, и тебе их готов повторить: «Время всякой вещи под небом». А от себя добавлю, что стать мудрым очень легко. Надо лишь точно угадать, что надлежит делать именно в это время: разрушать или строить, сетовать или плясать, раздирать или сшивать.

– И какое же ныне время?

– Обнимать, а не уклоняться от объятий.

Князь уважительно покосился на Петра.

– Эва, с каким подходцем могёшь. Таковского я и от отца Александра не слыхал.

Сангре пожал плечами.

– Потому что он в основном о духовном думает, как подобает священнику, а я и про мирское не забываю.

– Наговорил ты изрядно, – тяжело вздохнул Михаил Ярославич. – Ладноть, помыслю об изреченном тобой. Токмо…

Он нахмурился, очевидно представляя, что ему надлежит сделать, мрачно засопел и сурово крякнул. Тяжелые увесистые кулаки его сжались так, что побелели костяшки пальцев – вновь давала себя знать гневливая натура. Петр мгновенно оценил ситуацию и решил сыграть на упреждение, грозно рявкнув:

– Да все я прекрасно понимаю! Себя ломать – это ж какую силищу внутри иметь надо, какую волю! – специально повысил он голос, изображая бурное волнение, и даже вскочил на ноги. – А как иначе?! Нет, вот ты скажи, как?!

Демонстрируя гнев, он принялся нервно ходить по шатру, продолжая громогласно возмущаться и тем самым предупреждая возможную вспышку княжеского гнева. Пусть получится, как при тушении лесных пожаров, – пал, запущенный навстречу основному огню. И ведь удалось ему задуманное – угомонился Михаил Ярославич. Более того, даже сам успокаивать Петра принялся.