Достоверные, чуждые прикрас и ложных украшений работы русского художника-путешественника привлекли внимание не только ученых, и в мансарде дома номер десять стало куда веселее: тетрадочки литографированных рисунков Хориса не залежались у книготорговцев. Вскоре Логгин был единодушно избран членом Парижского географического общества.
Тут-то, когда положение его упрочилось, беспокойный художник вновь ощутил настоятельную потребность в «перемене места». Дождь громко стучал по крыше мансарды, ветер рвал последние листья платанов; Логгин, рассчитавшись с хозяином дома по улице Сены, покидал Париж.
Некоторое время он прожил в Гавре, в знакомой ему семье братьев Эриес, а затем, погрузившись со своим довольно-таки легким багажом на борт корабля «Затмение», отправился к берегам Америки. Он побывал на Больших Антильских островах, видел Новый Орлеан, волны Миссисипи. Проделав по Мексиканскому заливу почти полторы тысячи километров, он высадился в мексиканском порту Веракрус. На следующий день, 20 марта 1828 года, Хорис оседлал лошадь и выехал из города.
Светило весеннее солнце, фруктовые сады благоухали. Он сдерживал горячившуюся лошадь, поглаживая ее теплую шею. Все было прекрасно — он начинал большое сухопутное путешествие, намереваясь привезти из него новые многочисленные рисунки. Лесная дорога шла на План-дель-Рио… Послезавтра день его рождения. В какой-нибудь мексиканской харчевне он сам нальет себе вина и выпьет за здоровье тридцатитрехлетнего живописца. Все прекрасно…
Прошли месяцы. Был июль. Густела зелень широких платановых листьев. В доме на Сен-Жерменском бульваре сошлись ученые и литераторы. Председательствующий на заседании Парижского географического общества прочитал письмо. В письме сообщалось, что художник Логгин Хорис убит в ночь на 21 марта неизвестными грабителями, что тело его найдено в лесу и что он похоронен в План-дель-Рио. Французские географы поднялись с кресел и склонили головы…
«У каждого своя доля», — думал отставной капитан, откладывая в сторону книгу о плавании «Рюрика».
МРАЧНЫЕ ВРЕМЕНА
Низкорослые, нагие или прикрытые шкурами кенгуру, они прятались от дождей и сильных западных ветров в шалашах, собирали съедобные растения или охотились, вооруженные деревянным копьем и бумерангом. Они жили на острове, отделенном от Австралии проливом шириной немногим более двухсот километров.
Они добывали огонь трением деревянных палочек и плавали в лодках из коры деревьев, сшитой волокнами жесткой травы. Они верили в многочисленных духов-хранителей и в не менее многочисленных духов враждебных. Последние, по их твердому убеждению, жили в ущельях и пещерах высокого, сильно иссеченного плато, расположенного внутри острова. Но они никак не предполагали, что не из ущелий и пещер явятся могущественные враждебные духи, а из-за моря, явятся для того, чтобы замучить их, отнять остров, истребить поголовно.
Впервые, как грозное, но мимолетное предупреждение, как тучи далекого еще ненастья, эти враждебные духи пришли к ним в облике голландцев капитана Абеля Янсзона Тасмана. Пришли и ушли, как приходят и уходят облака.
Ясное небо сияло над островом, названным голландским капитаном, в честь губернатора голландской Индии, Вандименовой Землей. Минуло свыше ста шестидесяти лет, прежде чем небо над их землей померкло.
Началось с того, что англичане основали на южном берегу острова поселок Хобарт, предназначавшийся для ссылки «неисправимых преступников».
Один за другим приплывали в Хобарт заморские корабли, и партии ссыльных, изможденных и озлобленных, сходили на берег, хмуро глядели на землю, поросшую жестколистным кустарником, и на домики Хобарта, где они должны были провести долгие годы, а может, и всю жизнь.
С восемьсот семнадцатого года начали прибывать на остров и свободные колонисты, считавшие себя, в отличие от уголовников, людьми порядочными, цивилизованными и уж никак не убийцами и грабителями.
Но низкорослые люди, охотники и рыболовы, те, что испокон века жили в своих шалашах на этом острове, не видели, да и не могли видеть разницы между теми, кто приехал к ним до восемьсот семнадцатого года, и теми, кто приезжал после того. В представлении этих «дикарей», не разумевших хитрых европейских законов, и те и другие равно были убийцами и грабителями, ибо и те и другие сгоняли их с благодатных прибрежных земель, стреляли в них из страшных железных палок, сжигали шалаши и похищали женщин.
Все дальше к пустынным голодным плоскогорьям уходили туземцы, и все больше погребальных костров горело на Вандименовой Земле. А пришельцы, эти могущественные злые духи, принесенные в огромных лодках недобрым ветром, распахивали земли и заводили гурты тонкорунных овец.
Наконец, охотники и рыболовы, вооруженные деревянными копьями и бумерангами, решились постоять за себя.
Белые — и те, что считались «неисправимыми преступниками», и те, кого охранял закон и благословляли попы, — ответили истребительной войной. Белые называли эту войну «черной войной». Видимо, потому, что истребляли темнокожих, а вовсе не оттого, что делали черное дело.