Капитаны ищут путь

В чопорном Берлине идут годы. В его длинных шелковистых волосах — изморозь седины. Он нередко прихварывает — после «Рюрика» здоровье его пошатнулось.

Старея, Шамиссо все чаще вспоминает Францию:

Снова вижу себя я ребенком
И качаю седой головой…

Он видит башни старинного замка Бонкур, каменных сфинксов у глубокого колодца во дворе и роскошную яблоню в саду. Под рваной, шевелящейся тенью ее он вдыхал когда-то запах нагретой солнцем родной Шампани и впервые чувствовал поэтическое наитие.

Давно уж нет родового замка. Распахано место, где стоял он века, где были гробницы предков с полустершимися надписями на выщербленных плитах. Нет ничего от прошлого…

И потомок старой графской фамилии Людовик-Шарль-Аделаид Шамиссо де Бонкур, путешественник и натуралист, доктор философии и поэт Адальберт Шамиссо с ясной и мудрой, чуть печальной улыбкой отрекается от этого прошлого. Он приемлет новое и обращается к земле замка Бонкур:

Будь щедра, о земля дорогая!
Призываю в сердечной мольбе
Благодать на тебя и на руки,
Проводящие плуг по тебе!

Я же, с доброю арфой моею,
По широкому свету пойду,
Вдохновенные песни слагая
Доброте, и уму, и труду!

Франция, милая Франция, и ты, старик Париж!.. Последний раз Шамиссо увидел родину в 1825 году, за одиннадцать лет до кончины…

В тот год, когда бывший натуралист «Рюрика» побывал на берегах Сены, на одной из парижских улиц жил человек, судьба которого тоже была связана с двухмачтовым бригом.

…Перешагивая через ступеньку, Логгин Хорис поднимался на верхний этаж большого доходного дома. На лестнице пахло кошками и кухонным чадом. Отворив дверь и нагнув голову, Логгин входит в мансарду, бросает папку с рисунками, распахивает окошко и глубоко вдыхает прохладный вечерний воздух. В лиловатой дымке лежит перед ним Париж.

Шесть лет уже живет он здесь, в Латинском квартале, на Rue de Seine, 10. И, если бы теперь ему сказали, что ничего бы с ним не случилось, не побывай он в Париже, Логгин недоуменно пожал бы плечами и ответил:

— Нет, сударь, нельзя… Просто нельзя прожить жизнь и не вдохнуть воздух Парижа!

Но когда-то он вовсе не думал о Франции, о Париже. Возвратившись на «Рюрике» в Петербург, Логгин не почувствовал себя ни утомленным, ни пресыщенным. Он не хотел засиживаться. Подобно многим живописцам, молодой человек мечтал об Италии, об этой, как он любил говорить, «колыбели всех художеств». Но, подсчитав свою наличность, Логгин с грустью убедился, что итальянская поездка не может состояться.

Из Харькова, от престарелых родителей помощи ждать было нечего; он сам должен был послать им толику денег.

Тогда Хорис уехал в Париж: «для усовершенствования себя в моем искусстве», — как писал он в одном письме. И вот — улица Сены, 10. Летом в мансарде — духота, в ненастье — дробный стук дождя о кровлю, зимой — посвист ветра в щелях да гудение железной печурки. Логгин, однако, не унывал. Какое же это «усовершенствование», ежели ты не живешь в мансарде и не столуешься в кабачке Латинского квартала?

О, этот кабачок! Там всегда шумно и весело. Отобедав, он спешит в мастерскую учителя — художника Франсуа Жерара. До сумерек работает Логгин, работает в поте лица своего, то приходя в отчаяние, то загораясь восторгом.

Логгин Хорис уже примелькался и в Салоне, где выставляются лучшие картины сезона, и в среде художнической молодежи. Но его знают и люди науки. Недаром он плавал на двухмачтовом «Рюрике», недаром у него пухлая папка рисунков, выполненных под всеми широтами Тихого океана.

Почистив ветхий сюртук и пригладив спутанные волосы, Логгин Хорис идет к Жоржу Кювье, к знаменитому натуралисту, основателю сравнительной анатомии животных. Кювье ласково обещает ему поддержку. Да, он, Жорж Кювье, напишет тексты к рисункам. Надо их выпустить непременно. Пусть-ка господин Хорис поговорит еще с достопочтенным доктором Галлем.

И Логгин Хорис направляется к доктору Францу Галлю: материалист-анатом, изгнанный из императорской Австрии, смелый безбожник, он давно уж живет во Франции. Старик с огромным лысым лбом приветливо встречает Хориса, морщит в улыбке короткий нос и толстые губы. Логгин оставляет Галлю свои рисунки.

Наконец — уж этого-то человека он никак не мог обойти — с трепетом душевным переступает молодой художник порог дома Александра Гумбольта. Париж, кого только нельзя найти под твоими крышами! Сам Гумбольт, «отец географии», живет в одном городе с Логгином и создает совместно с французскими учеными монументальное «Путешествие по тропическим областям Нового Света».

Заручившись согласием и поддержкой трех крупнейших ученых, бывший живописец «Рюрика» решил снять жатву с трехлетнего морского странствия: он литографирует рисунки, и они выходят в свет маленькими тетрадочками.