Капитаны ищут путь

Ничего другого не оставалось, как продолжать экспедицию без всякой надежды на помощь туземцев. А чтобы, выражаясь военным языком, обеспечить тыл, начальник отрядил одного из «вояжеров», Венцеля, человека известного среди индейцев, и просил его подготовить к следующей зимовке форт Предприятие. Венцель, пообещав исполнить все в точности, отправился в обратную дорогу.

Тяжелую ответственность принял на душу Джон Франклин. Тревога закралась в его сердце. Но все также тверды его спутники — и доктор Ричардсон с его четким открытым лицом, и пылкий мичман Худ, и чернокудрый красавец Бек, и медлительный степенный силач матрос Хепберн…

Каноэ подходят к устью Коппермайна. Пристально всматриваются в прозрачные дали пятеро путешественников и их провожатые — «лесные бродяги» с манерами индейцев и французскими именами, «вояжер» итальянец да индеец-ирокез Мишель.

Пятеро англичан долго глядят вдаль: не покажутся ли паруса «Геклы» и «Грайпера»? Вот если бы Парри добрался до этого залива, залива Коронейшен! Но в заливе нет парусов, ибо друг Франклина капитан Вильям Парри совсем в других краях. В заливе толкутся лишь льды, зажатые на нешироком водном пространстве между матерым берегом и южной гранью острова виктории.

И Франклин тоже смотрит на залив. Вот они, наконец, волны Ледовитого океана. Он вышел к ним… Больше двух лет прошло со дня отплытия из Англии… Уже на исходе июль. Уже на исходе провиант. Немногое же сделает он на этих неизведанных берегах, вдоль которых идет, быть может, путь из Атлантики в Тихий океан. Видно, не приспели еще сроки одолеть этот путь с одного раза, одной экспедиции, одному судну… Шаг за шагом придется вырывать его у Арктики. И какой ценою платить за несколько миль этого пути! Ну что ж, он готов…

Каноэ Франклина начали плавание вдоль канадского берега. Они плыли, подобно древним мореходам, — все время в виду земли. Берег был не слишком живописен — серый гранит да красный гранит. А в море — льды. Гляди-поглядывай, не то напорешься на них, да и поминай как звали, не выдержит береста каноэ и пойдешь ко дну…

Сорок два дня продолжалось это плавание в берестяных, порядком обветшавших скорлупках. Сорок два дня неуклонно двигалась экспедиция на восток. Если бы вытянуть ее курс напрямую, он был бы равен всего лишь сорока милям. Но побережье было изрезанным; каноэ тратили много времени, а люди много усилии на обход фьордов. Бухты, заливы, река, названная в честь мичмана Худа, мысы, отмели, скалы — все заносилось на карту. То была черновая, неприметная, муравьиная, утомительная и не сулившая громкой славы работа.

А провизия совсем уж иссякала. И близилось зимнее время. Добравшись до 68° северной широты и назвав мыс Поворотным, отряд Джона Франклина пошел вспять.

В устье реки Худа надеялись найти дичь. Пернатые, точно назло, исчезли. Разделили последний пеммикан. Побросали все, что можно было бросить.

В начале сентября съели последний пеммикан. Осталось немного бульона и колбасы. Шли берегом. Каноэ несли на себе: ведь надо же было переправиться еще через Коппермайн.

Грянули снежные бури. Термометр показал минус двадцать три. Сильный ветер валил людей с ног. Бури кончались так же внезапно, как и начинались. Но потом они зарядили без перерыва. Путники едва двигались. Часто отсиживались в палатке. Однако нельзя было задерживаться. Если зима застанет их вдали от лесов, от форта Предприятие, — смерть, погибель. Они шли, сгибаясь от ветра, шли цепочкой, один за одним. Они шли по пустынной, плоской земле, уже покрывшейся глубоким снегом…

Они с трудом вытаскивают ноги из рыхлого снега. И идут, идут, один за одним, цепочкой, согнувшись, молча. Они теряют силы. Чувствуют первые, особенно мучительные, спазмы в пустом желудке. Страшный лик голодной смерти уже кажет им черные пустые глазницы. Скрипит снег. Передние носильщики роняют каноэ, падают на берестяную скорлупку. Они падают, эти изможденные люди, бессильно и тяжело, всем телом, всем весом. Трещат продольные планки. Ветхая шлюпочка вдавливается в снег. Проводники поднимаются, тупо глядят на каноэ. Все идут дальше. Скрипит снег.

Уже не спазмы пустого желудка, а непрерывная ноющая боль. Голову сжимает железным обручем. «У-у — у-у», — гудит северный ветер; «а-а-а — а-а-а», — плачет вьюга. Скрипит снег. Тяжело дышат люди. В пересохшие рты суют они пригоршни снега. Были б силы, надо б плюнуть в это мутное снежное небо, в это безбожное небо. Были б силы, надо б проклясть эту безжалостную, промерзшую землю, весь этот страшный мир… Скрипит снег. Они бредут цепочкой.

Две недели — равниной. Четырнадцать дней, убийственно пустых дней. Ничего нет в мире. Есть шагающие мокасины. Есть только глубокий след от того, кто идет впереди. И нескончаемые снега. «У-у — у-у», — гудит северный ветер; «а-а-а — а-а-а», — плачет вьюга. Все плывет перед глазами. Мокасины сами по себе шагают и шагают.