Канарский вариант

Как понимал Алихан, «заказ» Москвы на полковника ему, возможно, придется выполнить. Но, во-первых, позже, а во-вторых — исходя вовсе не из соображений дисциплинированного подчиненного, слепо подчиняющегося приказу…

Впрочем, он всегда старался сыграть собственную игру, будучи в составе любой команды.

ОДИНЦОВ

Прошлая жизнь казалась ему дурным затянувшимся сном, из чьей вязкой трясины он с трудом выбрался в реальность. В реальность, где все было настоящее: солнце, воздух, небо. То, в чем изначально нуждался человек. Солнце же из того сна позволяло лишь различать предметы без помощи электричества, воздух был тяжел и безвкусен, а неба и вовсе не помнилось — так, серенькая или же чернильная завесь над головой…

И не без горькой усмешки он задумывался над тем, что обозначалось мистиками как реинкарнация, сравнивая себя нынешнего с неохотно вспоминаемым недавним «я».

Тот, прежний человек был ему попросту неинтересен. Тот был замкнут в круге скучнейших обязанностей, гнусных интриг якобы государственной значимости, стремления выжить, найдя себе местечко в тепленьком навозе привилегий, а он, Сергей Одинцов дня настоящего, вдруг осознал неожиданную, но и естественную истину: есть неглупый, здоровый мужик — не молодой, но и не старый, счастливо избегнувший увечий, когда пробуксовавшее колесо российской истории выбросило его в простор мира, в иное бытие, которое, не страшась, надлежало начать с чистого листа.

Поутру они уходили в океан. Прежде Одинцов был знаком с ним, как курортный купальщик, даже не подозревая, какую слепую безбрежную мощь таит в себе открытое пространство дикой глубокой воды, равнодушно готовой поглотить чуждых ей человечков с их моторизованными скорлупками и водолазными приспособлениями.

Море не нуждалось в людях. Они были инородны ему. И человеческая любовь и восторг перед синими просторами извечно, как уяснял Одинцов, оставались неразделенными.

Про себя он восхищался стариком, спокойно и уверенно обходившимся с этой неукротимой стихией, некогда едва не погубившей его. Старик, успешно выдержавший атаку времени, несгибаемый, полный оптимизма и внутренней силы, знал повадки океана, как дрессировщик — натуру хищников. И когда у Одинцова, неизменно терявшего направление к берегу в бескрайности водной шири, захватывало дух от осознания всей жути простиравшейся под днищем суденышка бездны, он невольно переводил взгляд на бывалого моряка, равнодушно цедившего указания команде.

Остальная троица, усвоившая в свое время мореходные навыки, также не паниковала перед жестоким водным миром и противодействовала качке и ветрам на удивление слаженно.

Необходимую отмель удалось найти лишь на пятый день упорных поисков.

Когда капроновый трос с грузилом, заменявший эхолот, в очередной раз канув в глубину, внезапно остановил свое скольжение на колесике блока, и бурунчик волны взвихрился на бирке с отметкой «50 м», старик, удовлетворенно крякнув, произнес:

— Вроде она… На самый край вышли, давай лево руля…

— Может, нырнем? — спросил Одинцов.

— Куда? — удивился старик.

— Как куда?

Команда зашлась в хохоте. Старик, цыкнув на развеселившуюся молодежь, пояснил:

— Успеешь. Банку очертить надо. Границы нащупать. Иначе — проныряешься. Пока туда, пока сюда… Весь керосин на компрессор ухайдокаешь. Акваланг не жабры. Боезапас. Все понял? Или… понравилось?

Да, понравилось! Это был незабываемый миг, когда, впервые очутившись в солнечном пространстве воды, он воспарил в нем, обтекаемый роем пестрых рыбок, с каким-то изумлением соображая, что подобен им, что может дышать, наслаждаясь своим послушным невесомым телом, которому доступны любые невероятные кульбиты.

Это был миг блаженства и восторга. Быстренько, впрочем, прошедший. У размытой подводной скалы, гнилым зубом выпирающей из песка, он увидел акул, дерущихся за добычу: разодранную в ветхие клочья рыбину. Две серебристые сабли, мельтешащие в поединке, быстротой и точностью своих агрессивных движений заставили его содрогнуться от невольного, первобытного страха. Ощущение полета и легкости движений тут же ушло, смененное объективным осознанием своей неповоротливой беспомощности перед хищными стремительными тварями, и он, вспотев в скованно обтянувшей тело резине гидрокостюма, поспешил, заполошно и неуклюже дергаясь всем туловищем, наверх, где колыхалось темным пятном спасительное днище катера.

Старик, выслушав его рассказ, бесстрастно пожал плечами. Сказал:

— Да разве это акулы? Мелюзга. По носу дашь — отвалят со свистом… Большая белая — согласен, вепрь! А эти… — Обернулся к Игорю. — Ты в глубину пойдешь, возьми ружьишко. Акула под маринадом, доложу, оч-чен-но даже… Мясо белое, плотное…

Банку очерчивали два дня, ставя притопленные буйки. Затем, определив ее условный центр, начали готовиться к погружениям.

Первым ушел в глубину Игорь.

Одинцов проводил взглядом черные плавники ласт, растаявшие в сумеречной придонной сини.