Камуфлет

– А вот так: был – и нету! – лысый засмеялся. – Пришел за ним кто-то и увел. Шуму потом было! Важные господа приезжали, чуть ли не пыткой грозили. Только сделать ничего не смогли. Никто не знает, как увели. А санитарка, Матрена, что за Петькой следить приставлена, знали мы, что филерка, так и вовсе не помнила ничего. Был человек, взял Петьку и ушел. Так ее забрали. А Петька душевный был, ласковый…

– Что про себя рассказывал?

– Пилюли ему давали горстями, так что спал все больше.

Больной вдруг оглушительно зевнул и снова дернул ротмистра за рукав:

– Дядь, у тебя револьвер есть?

– Зачем тебе? – Мечислав Николаевич насторожился.

– Докторов бить. Замучили, проклятые!

9-е число, час дня, +19 °C.

На Екатерининском канале у Львиного мостика

«Всю душу измучили, изверги! То из камеры волокут вон, то обратно тащат. Да что же это, мля! За что такие мучения бедному извозчику? А еще какой-то усатый все выпытывал, дивился. Ну, показывал пассажир карточку, ну, забыл об этом, ну, перепутал с князем, что с того? В камеру за такое не содют, мля. Лошадь, почитай, совсем пропала, хоть глазком бы на нее, сердешную, взглянуть»…

Бессвязные жалобы Никифора Пряникова разбились о стальную грудь Железного Ротмистра. Важный свидетель был возвращен за решетку, правда, с обещанием, что его мучения протянутся еще день, не больше. А про лошадь пусть не беспокоится: накормлена и напоена за казенный счет.

Мсье Жарко, усталый, но довольный, собрался отобедать. Уже стоя на приступке пролетки, как на кафедре, заявил:

– Готов снять перед этим талантом шляпу!

Ванзаров согласился сделать нечто подобное, но все же вспомнил про странное умение извозчиков излагать чисто словесный портрет, а более ничего.

– О! Неудивительно! – патетически заявил гипнотизер. – Этот гений заставил мужчин запомнить нужные слова и поставил ключ.

– Могу ли знать, что за ключ?

– Слово, на которое срабатывает наведенное воспоминание. Ну, как в патефоне – ручку покрутили, пластинка заиграла.

Пряников с Растягаевым обретали дар речи, как только произносилось слово «приметы». А кто может сказать им словцо эдакое? Да только чиновник сыскной полиции. То есть «ванек» специально готовили для Ванзарова? Это очень любопытно…

– А что, все столичные репортеры на короткой ноге с полицией? – вдруг спросил Жарко.

Родион Георгиевич немедленно пожелал гипнотезеру приятного аппетита у Родионова и отпустил знаменитость с миром.

Джуранский как раз вернулся на канал, они пошли к Театральной площади.

– Удивляюсь, как вы оказались правы! Про него никто не желает говорить. Как будто такого человека не было в помине. Даже в коммерческой школе заявили, что все табели сгорели, ничего не знают, – ротмистр дернул усиками: потрачено столько сил и времени, а результата нет.

– Куда любопытней другое: в разных местах ничего не желают знать не только о Ленском, но и о господине Морозове. Это очень важно! – Родион Георгиевич приободрил разочарованного помощника, легонько толкнув локтем. – Что из этого следует?

– Что? – переспросил заинтригованный помощник.

– О Морозове «не знают» в двух местах: лечебнице и коммерческом училифе?

Джуранский немедленно согласился.

– Потому… – Родион Георгиевич вдруг остановился, – …что после лицея Ленскому пытались создать новую жизнь.

– А ведь точно…

– Следовательно, «Ленский» – настояфая фамилия. Только искать по ней бесполезно. Он ведь и есть «чурка».

– Выходит, Рябова можно отпускать? – с легким сожалением в голосе спросил Джуранский.

Вот тут пришел черед удивиться Родиону Георгиевичу. Оказалось, что со вчерашнего дня балерун оплакивает князя в застенках Казанского участка. Пришлось замолвить словечко за узника.

– Слушаюсь, – недовольно буркнул ротмистр. – Пусть этот танцор-фотограф катится на все четыре стороны…

– Что значит фотограф? – насторожился Ванзаров.

– Да он увлекается любительской фотографией, дружка своего сердешного щелкал…

Коллежский советник повернулся лицом к помощнику:

– Мечислав Николаевич, вспоминайте хорофенько: на квартире Рябова был фотографический аппарат?

Джуранский подтвердил, что тренога валялась, и не забыл добавить про химические реактивы в домашней фотолаборатории, прокисшие до неприличия.

– Не припомните, занавес в ярких хризантемах на стене?

И занавес помощник описал довольно точно. Только не занавес, а гардины на окнах.

– Где живет Рябов?

– Вон в том доме, – ротмистр выставил указательный палец в направлении изгиба Екатерининского канала. Стало быть, до особняка князя тихим шагом минут десять.

Родион Георгиевич с досады хлопнул ладонью по перилам набережной:

– Так что ж вы молчали! А ефе депефи рассылали!

Джуранский опешил:

– Прошу простить, вы не спрашивали. Если я совершил оплошность и виноват, готов немедля…