– В архиве Саратовского УФСБ. Не дают. Нужна доверенность от родственников.
– Сейчас вы скажете, что после Петровой у Вендта не было никого…
– После – да. До – просматривается жена. Лотте Кюн, Шарлотта. Партия направила ее в 1935 году секретарем к Вальтеру Ульбрихту в представительство в Париже.
И она… она, в общем, сблизилась с Ульбрихтом. В личном плане. Но числилась еще женой Вендта. После его ареста Шарлотту проверила международная контрольная комиссия Коминтерна и вынесла выговор по партийной линии. Ульбрихт на ней женился, Шарлотта Кюн – его третья жена.
– Получается, что…
– Да, жена Вендта – то ли он ее бросил ради Петровой, то ли она его оставила – стала первой леди ГДР и умерла недавно, в марте 2002 года, девяноста девяти лет. Доживала затворницей, ни с кем не общалась. Боролась за эмансипацию женщин.
– Может быть, дети?
– Своих детей не родили, взяли двухлетнюю девочку из украинского детского дома. Дочь Беата, как там они пишут, проявляла зависимость от алкоголя, скончалась в 1991 году при невыясненных обстоятельствах. На первом допросе Вендт показал: его семья – брат Курт, проживает в Берлине, адрес неизвестен, брат Фриц, адреса не имеется, сестра Иоганна, замужняя, проживала в Берлине, точного адреса не имеется, и жена – Петрова Анастасия Владимировна, улица Серафимовича, Дом правительства, кв 311. Неясно, зачем он назвал Тасю, если брак не зарегистрирован… – Гольцман подождал-подождал и устало спросил: – Зачем тебе его дело? – Он еще подождал и горько продолжил: – Так ты хочешь знать, что про него говорила Петрова… Ты думаешь, топила Вендта и спасала себя… – он предлагал мне лгать еще, хоть немного.
– Да нет, нет, конечно, – глухая неприязнь, похожая на основательную ревность, распустилась во мне и душила. – Нет, – сбился я на хрип, это я отчего-то волнуюсь, но она ж не первая, такая страшная и скучная жизнь, все спрямляет, всем надо кушать и крышу над головой, всегда под руку подворачиваются маленькие дети, им ничего не объяснишь, им надо приносить и класть что-то в клюв ежедневно. – Я только хотел посмотреть, как называли ее в материалах дела… «Берта»? «Англичанка»? Агент «Огнева»? Агент «Огнева» сообщает…
– Ты… – Гольцман не добавил «дурак», «сумасшедшая скотина», безнадежно обтекаемый старик прошелестел, словно кому-то я сделал больно на его глазах, словно что-то болезненное делали с ним: – Ты думаешь, Петрова – секретный сотрудник НКВД?
– А вы так не думаете?
Он споткнулся, взвешивая, говорить ли правду и что есть правда, и:
– Нет.
И погромче:
– Нет. Что тебя так раздражает? Ты слышишь? – Он думал, что вырубился телефон. – Алло?
– Александр Наумович, – и он сразу смолк, – я вот тут подумал-подумал над нашими делами, да и отправил на прошлой неделе запрос в службу внешней разведки от юных краеведов… Не проходит ли по их делам Петрова Анастасия Владимировна, она же Флам. – Старик уже знал, что ответить, но вмертвую молчал, изображая смятение, оставив мне шорохи межзвездной пыли. – Нет, Александр Наумович, на нашу клиентку у них – ничего.
– Вот видишь.
– Но они написали, что за последние три месяца это второй запрос по Петровой-Флам, и тоже с нашего адреса.
Где-то там, ночью, в пустой квартире на углу Ленинского и Университетского, старик прикрыл ладонью глаза, вздохнул и сказал:
– Я хотел всего лишь… проверить…
– Вы тоже вдруг увидели, что Тася из наших. Что на ее жизнь следует посмотреть по-другому.
– Нет. Просто хотел проверить.
– И мне ничего не сказали. Сами учили: никому нельзя верить. А что же вы не запросили архив ФСБ? А потому, что знаете – агентов иностранного отдела НКВД не раскрывает. Никогда. Тем более – агентов Второго управления. Я думаю, и вы так думаете, числилась-то она в контрразведке… Только почему вы решили, что мне будет больно… что красивая Тася не только любила многих, но еще и… – И больше не попалось подходящих слов от боли. Ну и что, что с того, что как-то она так действовала на мужчин, никогда не говорила о прошлом, холодна и строга? Все – потеряли ее фотографии, не осталось следа, одна внучка. И та отравилась.
– Я так не думаю, – для самого себя потверже сказал Гольцман. – Ты всех подозреваешь. Ты не высыпаешься.
Дай ей возможность обойти все это и прожить… Тася могла и не коснуться.
И я хочу. Я почему-то хочу оставить ее там, где мы ее поселили, выследив и окружив, чтоб не выполняла заданий при признаниях, первых прикосновениях губ и впоследствии на простынях, в спальнях дачных домов, в душных, воровских перерывах между диктовками, роняя стенографические блокноты, прислушиваясь к звукам в приемной, натянуто улыбаясь стареющим женам, украдкой подбирая с пола оторванные пуговки и заново принимая рабочий вид: где мы там остановились?.. чтоб не затрагивала невзначай в разговоре с объектом нужные темы, не заполняла убористым почерком в неделю раз…
– Вспомните анкету. Ее изучили и взяли: больше года – стенографисткой ВЧК. Там ее наши и прихватили покрепче. В Китай не могли послать случайного…