Каменный фундамент

— Как тебе сказать? — проговорил он, легонько поглаживая доску. — Нет! Не то чтобы она не нравилась мне… Но если бы это раньше, взял бы да на другую работу перешел. Надоело одно — давай скорей за другое. Никак я не могу на одном деле долго задерживаться. Будто кто меня в спину всегда толкает. Беспокойство. Почему? Освоил я дело — стало оно легким, давай на другое переходить, где труднее. Изучать новое дело мне нравится… Но… с краснодеревной работы ни на какую другую больше я уже не уйду. Понял я: моя эта работа! То самое, чего я всю жизнь искал. А вот все-таки недоволен. И если хорошо разобраться — чем недоволен? Вот ты давеча похвалил этот стол. Конечно, вещь хорошая, но мне от него полной радости нет, нет того, чтобы можно было сказать: нельзя ни отнять, ни прибавить. И отнять можно и прибавить тоже! Когда я начинал, не таким он мне представлялся, кончил — вижу: не сделали руки, чего я хотел. Досада! Нет, погоди, ты не перебивай меня! Дай договорю. Это первое, а вот второе. Делаю я вещи одну за другой, и каждая новая вещь получается лучше — мастером, значит, становлюсь. А по сути что получается? Врезаюсь я в свое ремесло все глубже и глубже, как бур, которым землю сверлят, когда к драгоценной руде пробиваются. Ты понимаешь — вглубь. А в ширину нот у меня еще настоящего ходу. И это меня стесняет, вроде как в плечах мне жмет. Чего-то мне еще не хватает.

— Я тебе скажу…

— Не надо! Я сам скажу. — Он прошелся по мастерской. Стружки мягко похрустывали под его ногами. — Понимать я, конечно, понимаю. Не могу я работать, как эта вот машина. — Он подошел к долбежному станку. — Нажать кнопку — и пожалуйста, что ей положено — выполнит. Отпустить кнопку — стоп, остановилась. Мне во все мыслью проникнуть надо, понять — почему. И тут получается, что мысль моя внутри той вещи, над какой я работаю, никак не остается. Выходит и разливается на миллион ручейков и эту вещь со всем, что есть в мире, обязательно связывает. Проследишь за каждым таким ручейком, а на конце у него всякий раз как плотина какая стоит. Почему? Вопрос такой. Самому себе. Разберешься, сломаешь плотину, потечет дальше этот ручей. А их еще миллион! И не могу я ни один запертым, без движения, оставить. Покоя себе не найду. Потому что знаю: все понять я могу. А раз могу — так не оставлю. Чем же тогда я недоволен? А тем, что способность все понять, все связать, объяснить, такую способность в себе я чувствую, а еще много до сих пор я не знаю, что люди знают уже. Вот этим я и недоволен. Почему инженер к станку подходит и тот его, как хозяина своего, слушается, а меня только — как кучера? Учусь, учусь, читаю, на лекции хожу, а сразу все вместить голова не успевает. И вот думаю, что до тех пор человек не будет спокоен, пока не поднимется над вещью, которую делает, настолько, что она ему со всех сторон станет видна. Раньше я от работы к работе метался. Почему? А потому, что над работой этой подняться, изнутри да наружу вылезти силы, умения, а может, и терпения не хватало. Теперь не уйду. Теперь я в работе своей не сижу, как в бочке. — Алексей помолчал, ероша в задумчивости рукой волосы. — Совсем по-новому стал жизнь видеть. Партия мне в этом помогла. Она меня добиваться сути вещей приучила. Вот только еще вширь бы мне раздаться, побольше умом своим охватить…

Алексей снова взялся за шлихтик.

— Знаешь, — сказал он мне виновато, — поговорить с тобой, конечно, хорошо. Но ты уходи. Сейчас мешаешь ты мне. Мне работать надо.

Он не сказал, что ему надо еще и подумать, поразмыслить одному, без постороннего человека. Я это понял и ушел.

А Ганецкий еще раз испортил мне настроение!

Поздней ночью, прощаясь со мной у вагона курьерского поезда Владивосток — Москва, Ганецкий мне заявил:

— За снимки Худоноговых не ручаюсь. По ошибке взял очень старую пленку. Надежды мало.

— Черт бы вас побрал, Ганецкий! — от чистого сердца вырвалось у меня.

— Постараюсь сделать невозможное…

Дали второй звонок. Проводник предложил пассажирам подняться в вагон.

— Я пошутил, — сказал Ганецкий уже из тамбура, — не сердитесь. Пленка хорошая.

Поезд тронулся, и Ганецкий, вероятно, даже не заметил, как я погрозил ему кулаком.

Чуть свет меня поднял с постели Алексей. Забежал на минутку по пути на завод.

— Все! — заявил он мне без всяких предисловий. — Сговорились.

— Кто с кем сговорился, Алеша? О чем сговорились?

— Со стариками сговорились. Всю ночь с Федором чай пили. Сегодня пятница? На той неделе переезжаем. В субботу, под праздник, новоселье справим как следует.

— Ну и чудесно, Алеша! Поздравляю. Если тебе надо помочь с переездом…

— Нет, — сразу же отказался Алексей, — ты не помогай. Справимся сами. Хочу сюрприз сделать: в субботу прикачу за тобой на машине!

— Договорились. — Провожая его к двери, я спросил: — А что со своей старой квартирой делать намерен? Продавать будешь дом?