Каменный фундамент

Задумавшись, я незаметно для себя вышел за ограду и очутился в рабочем поселке. По эту сторону лесозавода мне еще не приходилось бывать. Хотя… нет… как же… был и здесь… Ну конечно, был!.. Давно когда-то, до войны… Тогда в большую воду на протоке Алексей спасал лес, а мы с Катюшей в ожидании его бродили по березничку и собирали грибы… Да вот оно, это самое место, с которого так хорошо видна верхняя часть острова!.. Но где же березник? Прямая, светлая улица с добротными, из толстых плах, тротуарами. Блистающие новизной деревянные двухэтажные дома — в одном из них будет теперь жить Алексей — и среди них особенно красивый — школа-десятилетка. Васильку, значит, не придется бегать зимой по морозу за три километра в школу. Отличный поселок! Но он, конечно, скоро станет еще лучше. Вот уже намечена справа большая четырехугольная площадка. Там будет, по-видимому, стадион.

В конце улицы строят здание, непохожее на другие. Я спросил о нем встречную женщину. Оказывается, больница. «Катино ведомство…» — улыбнулся про себя. И тут же подумал: «А не случится ли так, что со временем Катя в этой больнице станет заведующей или главным врачом?.. Кто может утверждать, что этого не будет? Все-таки до диплома врача ей сейчас ближе, чем было неграмотной домашней хозяйке до нынешнего звания старшей медицинской сестры!..» Когда-то Алексей говорил: «Если человек пошел вперед, его нельзя останавливать…»

— Так я и думал, что ты сюда подашься!.. — на плечо мне легла рука Алексея. — Мой дом, наверно, разыскивал? Хочешь, пойдем? Ключ у меня. Меня отпустили до обеда для этой фотосъемки. Еще целый час впереди.

— А Ганецкий? Снял?

— Фью! — свистнул Алексей. — Ганецкого твоего, как только снял нас, сразу на машине в город отправили.

— Как так?

— Так. Николай Павлович дал свою машину. Он тебе нужен, Ганецкий этот?

— Если я ему не нужен, он мне тем более. Показывай-ка лучше свою квартиру!

— Нет. Передумал я, — сказал Алексей, — не буду я сейчас показывать. Ничего в ней не отделано, голые стены. На новоселье все увидишь. А то впечатления того не останется.

Он потащил меня в другую сторону.

— Давай заглянем минут на десять в красный уголок? Там у меня девчата из ночной смены сейчас стенгазету выпускают. Посмотреть надо.

— Стенгазету? А ты что, в редколлегии?

Алексей ответил на вопрос не прямо, а кружным ходом.

— Написал я тогда, помнишь, статью про Никулина. Конечно, в редакции поправили ее здорово, а все-таки что-то им во мне понравилось. Вдруг — вызвали. Спрашивают, почему не пишу еще. Что ответишь? «Так», — говорю. А они: «Пишите». Написал — не напечатали. Еще написал — опять не напечатали. Идти спрашивать стыдно. Я рукой махнул, — больше, мол, меня не заставите, какой из меня писатель. А месяца через два читаю, в газете напечатано: «По следам неопубликованных писем» — и как раз про те дела, что я писал. Были у нас безобразия: кочегарам на силовой спецовку — брезентовые фартуки — не выдавали, прожигали ребята хорошую одежду. Ну и пишут в газете: факты подтвердились, меры приняты. А я и без этого замечал, что меры приняты, да не догадывался почему. Думал, что само по себе. А оно получилось, что не само по себе, а мои заметки сработали. Ну, с этого и пошло. За год восемь заметок моих напечатали. Одну, про агитколлектив наш, очень хорошо я написал. Мне даже за нее премию в газете выдали, и на городском партийном активе о ней говорили. После этого меня и рекомендовали редактором нашей заводской стенгазеты…

— Даже редактором?

Алексея, видимо, задел за живое мой вопрос, хотя и задан был он совсем в безобидном тоне. Мне просто хотелось удостовериться, действительно ли Алексей редактор стенной газеты.

— Я тебя понимаю, — с горечью сказал Алексей, — ты меня по разговору моему судишь: некрасиво я говорю. Это верно. Как-то совещусь я по-книжному говорить, не свободная мысль тогда у меня получается. А пишу я не совсем уж плохо. Преподавателя по русскому языку ко мне прикрепили, через день по два часа занимаемся. Отметок он не ставит, а так. Я по-честному спрашивал его, на сколько учусь. Говорит, что между четверками и пятерками. Улыбаешься? А я вот к тебе зайду как-нибудь, ты продиктуй да посмотри потом, сколько ошибок я сделаю. В разговоре-то я бывает, что и вверну какое-нибудь наше, сибирское словечко, а ты думаешь, что и пишу так я…

— Это не я так думаю, это ты сам так думаешь.

— Нет, за столько лет, — он круто повернулся ко мне, — ты должен был узнать Алеху Худоногова! Или все еще не знаешь? Ты что считаешь: я от задуманного отступить могу? Если взялся учиться, скажем, русскому языку, побалуюсь, а потом брошу?

— Не то, Алеша: ты рывками берешь.

— Ну, это уж характер такой у меня, — засмеялся Алексей, — куда я от него денусь?

— А неплохо бывает и характер переделывать.

— Необъезженная лошадь сначала тоже рывками берет, — неопределенно сказал Алексей, — а что же, из нее лошади потом не получается, что ли?