Каллиграфия

После выздоровления шайтан вновь открыл свою лавку, но неделю торговал только до аср-намаза, после чего закрывался изнутри и готовился к важному делу. Он купил отрез шелковой материи и сшил из него себе красивое женское платье. После этого он купил сурьму, хну и египетскую помаду. Теперь от него пахло розовой водой, жасмином и бардакушем. Он вычистил свою кожу, так, что она стала белой, как молоко и без единого волоска. Натер себя маслами и благовониями, обвязался тонкой тканью и пролежал так всю ночь, пока его тело не стало мягким и нежным как тело женщины. Он сел перед зеркалом и начал рисовать себе новое лицо. Это было лицо персидской женщины, которую он увидел очень давно. Может быть, та женщина уже умерла, а может быть превратилась в немощную старуху. Шайтан нарисовал себе красивые округлые брови, но не стал их соединять, показывая тем самым, что это лицо замужней женщины. Он подвел сурьмой глаза и накрасил египетской помадой губы. У него было прекрасное женское лицо, но в нем было что-то едва уловимое, отталкивающее, что-то омерзительное. Если внимательно приглядеться, то можно было видеть, что его левый глаз похож на букву «мим», а правый на букву «уау» и хвостики обеих букв образуют тонкую линию носа. Его накрашенные губы были похожи на лодочку, а ноздри на две точки, как будто это была буква «та». На лице женщины-шайтана было написано по-арабски «маут» – что значит «смерть».

В один зимний четверг, который был таким холодным, что стыла только что приготовленная еда, Нусрет-паша отправился на базар за покупками. Он обошел лавки мясника, зеленщика, продавца овощей и продавца сладостей, купил рис, масло, лук и чеснок. Но, пока он ходил по торговым рядам и делал покупки он не почувствовал никакого запаха. Ни мясо, ни овощи, ни куркума, ни зира, даже сладкая бамия и джелеби ничем не пахли. Как будто нос беглого паши закрылся от всего мира, хотя он не болел и не был заложен. Нусрет-бей совсем не обращал на это внимания, его голова была занята мыслями о женщинах. Он изнывал от желания, так что, каждое утро совершал большое омовение. Другие служители караван-сарая посмеивались над ним. От их насмешек и ерничанья безобидный повар убегал на базар. Пока он бродил по огромному рынку за ним следовали два женских глаза, похожие на буквы «мим» и «уау».

Нусрет-бей сам того не замечая стоял у двери в маленький неприметный магазинчик письменных принадлежностей. Он был настолько поглощен своими мыслями, что ничего не замечал вокруг. Его слегка толкнула проходившая мимо женщина, Нусрет-паша обернулся чтобы посмотреть кто его толкнул и его снова прошиб холодный пот, как в первы раз. Через прорезь в чадре на него смотрели те самые глаза, которые он каждую ночь видел во сне. В эту минуту умерла последняя капля его мужества, бывший паша окончательно стал трусом и понял, что погиб. Он до смерти испугался женщину, о которой мечтал, как мальчишка. Нусрет-бей заметил, что глаза смотрят на него с улыбкой. Чтобы спрятаться от этого страшного и влекущего взгляда он вбежал в лавку для писцов и каллиграфов. В ней было пусто, как в доме, из которого ушли хозяева. Сюда не доносился шум многолюдного базара и внутри лавки было тепло и уютно. Внутри не было ни владельца, ни продавца, ни покупателей, никого. Только на прилавке лежала открытая на середине тетрадь в черном переплете, как будто ее кто-то читал до прихода Нусрет-бея, но второпях оставил недочитанной и убежал. На самом деле тетрадь была недописанной, в ней не хватало пары абзацев о том, как некий персидский шайтан убил турецкого пашу, сбежавшего от гнева султана в Иран. Случайно заглянув в тетрадь, бывший паша прочел фразу, которая показалась ему знакомой, но он никак не мог вспомнить, где ее слышал. «Между Солнцем и Луной проходит тонкая граница в полсекунды полета, это границу можно пересечь, но только в одном направлении. От Солнца к Луне, но никак иначе. Нужно было бежать на Запад». Нусрет-паша оглянулся, нет ли поблизости кого-нибудь и быстро схватив тетрадь, спрятал ее во внутреннем кармане, пришитом к его халату. Он быстро вышел из лавки и на него сразу же накинулись сотни запахов. Это были запахи всех специй и фруктов, запахи овощей и мяса, сладостей и чая, даже запахи женщин и мужчин, запахи стариков и детей, ковров, украшений, меди и бронзы, кухонной утвари и деревянной мебели, запахи шелковых одежд и подушек, набитых шерстью. У бывшего паши закружилась голова, он схватил сумки с покупками и смешно засеменил к выходу. Он быстро шел и ловко уворачивался от людей, шедших ему навстречу, чтобы ни с кем не столкнуться. Словно маленький ветер, паша вылетел из базара и через пару минут уже заходил в ставший ему родным караван-сарай.